Власть подобна наркотику. Вкусив ее, Марина Мнишек не нашла в себе сил избавиться от болезненной зависимости. И это стоило жизни ей и ее малолетнему сыну.

В погожий день 3 мая (по старому стилю) 1606 года 100 тысяч москвичей и поляков — незваных гостей столицы — встречали столбовую польскую дворянку панну Марину Мнишек, приехавшую царствовать на Руси. Жених ее, назвавшийся царевичем Дмитрием (Димитрием), сыном Ивана Грозного, будто бы чудесным образом избежавшим гибели в Угличе в 1591 году, уже 11 месяцев самодержавно правил Россией. Мать убиенного царевича Дмитрия, сосланная в монастырь Борисом Годуновым, после недолгих душевных мук признала в беглом монахе Гришке Отрепьеве своего сына — в обмен на возвращение ей царских почестей.

В чужой монастырь со своим уставом

На въезде в столицу Марина пересела в большую, обитую внутри красным бархатом карету, в которую впряжены были 12 белоснежных лошадей — подарок всемилостивейшего царя и государя своей невесте. Процессию возглавляли 300 польских гайдуков с дудками и барабанами, а за каретой следовали знатнейшие московские вельможи в сопровождении польских конников во всеоружии. В толпе шушукались: где это видано, чтобы гости на свадьбу съезжались вооруженными до зубов?

Когда подъезжали уже к Спасским воротам Кремля, вдруг при безоблачном небе налетел ужасный вихрь, пылью запорошив всадникам глаза. Точно такой же вихрь сопутствовал въезду в Кремль и самого Лжедмитрия годом раньше. Москвичи расценили эти явления как худое предзнаменование. Но какой-то вещун нагадал самозванцу, что властвовать ему выпало 34 года, и тот был беспечен. На вид ему давали лет 30, был он рыжеват, голубоглаз, с широким носом и бородавками под правым глазом и на лбу, с одной рукой короче другой. Но обладал дьявольским умом и бесстрашием — один ходил на медведя.

8 мая состоялось бракосочетание русского царя и дочери польского воеводы, получившей имя Марии Юрьевны. В тот же день впервые в русской истории на женщину возложили венец царицы всея Руси. Потом были многодневные свадебные пиршества. На одном из них Марина использовала для приема пищи вилку, вызвав смятение среди бояр, привыкших управляться ложками и просто руками. Перепившие польские гости безобразничали по Москве, бесчестили девок и жен. Самозванец наслаждался красавицей-полячкой. Москвичи роптали. Среди прочего их гнев вызывало то обстоятельство, что царственная чета не посещала баню, тогда как для русских это было свято. Не иначе, судачили москвичи, царь с царицей предались католической вере и нам такую же судьбу готовят.

В погоне за короной

Польская дворянка Марина Мнишек мечтала примерить российскую корону. Но это стоило жизни и её и её трёхлетнему сыну.

17 мая в третьем часу утра ударили в набат во всех московских церквях, каковых в столице было около 3 тысяч. Спасаясь от взбунтовавшихся людей, Лжедмитрий выпрыгнул из окна, но вывихнул ногу и в кровь разбил лицо. Стрельцы подобрали его и отдали толпе лишь после того, как последняя жена Ивана Грозного и мать погибшего в Угличе царевича Дмитрия клятвенно подтвердила, что не сын ей этот самозванец. Растерзанный труп Лжедмитрия три дня лежал на столе подле Лобного места на Красной площади, а потом его захоронили за Серпуховскими воротами.

Но 18 мая ударил жестокий мороз, побив хлеба. Эту напасть молва приписала волшебству монаха-расстриги. Труп вырыли, сожгли в близлежащем селе Котлы (теперь там станция метро «Нагатинская»), а пеплом, смешанным с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда пришел смутьян.

Марину миновала участь сия. Когда мятежники ворвались в комнату царицы, она, будучи маленького роста, спряталась под пышной юбкой своей дородной гофмейстерины, а по восстановлении боярами какого-никакого порядка была отправлена под домашний арест сначала в Москву, а потом в Ярославль.

Но Смутное время оттого и смутное, что на смену одной беде немедленно приходит другая. Объявился второй Лжедмитрий, внешне нисколько не похожий на первого, но столь же хитроумный. Под его знамена вновь встали польские искатели приключений, перекинулись многие бояре и чернь, всегда охочая на легкую добычу. Этот самозванец дошел до московских пригородов, но в стольный град его не пустили. В июне 1608 года он разбил стан в селе Тушине, между реками Москвой и Сходней, тогда именовавшейся Всходней, потому что в давние многоводные времена по ней восходили ладьи, чтобы в верховьях волоком переправиться в недалекую Клязьму. Лжедмитрий II укрепил Тушинский лагерь земляными валами с глубокими рвами, построил деревянный царский дворец, организовал свою боярскую думу и приказы. Были в Тушине даже свой патриарх и ремесленники, изготовлявшие домашнюю утварь. В отдельные периоды в лагере обреталось до 70 тысяч человек. Сюда-то, отпущенная московским царем Василием Шуйским в Польшу, прибыла 1 сентября 1608 года царица Марина. Блеск российской короны застил ей глаза и усыпил совесть. Повластвовав в Москве лишь девять дней, она вознамерилась вернуться в столицу с помощью пусть гадкого наружностью, грубого и жестокого, но подчинившего себе уже пол-России нового самозванца. С умиляющими зрителей слезами на глазах обнялись разлученные злым роком любящие супруги. Правда, перед тем выторговала Марина у Лжедмитрия II обязательство не разделять с ней супружеского ложа до тех пор, пока не сядет он на престол в Москве. Впрочем, стерпится — слюбится: примерить шапку Мономаха самозванцу не довелось, но животом он царицу-таки наградил.

Несостоявшаяся Жанна д’Арк

Почти полтора года Марина просидела в Тушине великой царицей земли Русской.

Но дела Тушинского вора становились все хуже, поляки презирали его, а их гетман по пьяному делу едва не прибил. В панике вбежал он к Марине, припал к ее ногам:

— Гетман хочет выдать меня, я должен спасаться, прости!

И 27 декабря 1609 года, переодевшись крестьянином, Лжедмитрий II тайно бежал из Тушина в навозных санях в сопровождении лишь верного шута. Они обосновались в еще не изменившей ему Калуге. Оставленная мужем Марина в последующие дни ходила между стойбищами тушинцев с распущенными волосами, побледневшим лицом, горящими глазами и убеждала смущенных повстанцев не оставлять Дмитрия. Все стремились увидеть и услышать прекрасную женщину, но не многие вняли ее мольбам. В феврале 1610 года Марина, облачившись в одежду и доспехи польского воина, ночью в трескучий мороз ускакала из Тушина. В оставленной ею записке среди упреков в неверности тушинской рати были и такие слова: «Быв властительницею народов, уже никогда не соглашусь возвратиться в звание польской дворянки». Свои письма она подписывала так: «Императрица Марина».

Вскоре в Калуге состоялось второе и последнее воссоединение двух любящих сердец. 11 декабря 1610 года Лжедмитрий II был обезглавлен собственным охранником, а через несколько дней Марина родила от него сына Ивана. Все с той же целью возвращения российской короны она сошлась с казачьим атаманом Заруцким, бежала с ним в Астрахань, а затем на реку Яик (теперешний Урал) в надежде поднять тамошних казаков на новый мятеж. Но яицкие казаки выдали ее московскому царю.

Свою бешеную гонку за российской короной панна Марина закончила в 1614 году, 25 лет от роду, в Коломне. Башня Коломенского кремля, в которой, согласно легенде, томилась и была замучена «императрица», с тех пор зовется Маринкиной. Сын же ее, трехлетний Ваня, провозглашенный изменниками-воеводами наследником русского престола, был на всякий случай повешен.

Судьба этой незаурядной женщины, готовой на все ради власти, привлекала внимание многих писателей и художников. Александр Пушкин сделал ее одним из главных персонажей трагедии «Борис Годунов». А в письмах друзьям так отзывался о своей героине: «Моя Марина славная баба» и «Она волнует меня как страсть».

О себе же Марина Мнишек писала: «Кому Бог единожды дает величие, тот уже никогда не лишается своего блеска, подобно солнцу, всегда лучезарному, хотя и затмеваемому на час облаками».

Леонид БУДАРИН