Победа, похищенная ночью

Король Пруссии Фридрих II Великий считался лучшим полководцем своей эпохи, но в битве при Гохкирхене он сделал все, чтобы подставиться под удар своего сверхосторожного противника фельдмаршала Дауна. И Даун этой возможностью воспользовался.

В Семилетней войне (1756-1763 гг.) Пруссия противостояла мощной коалиции из трех великих держав - Австрии, Франции и России. Начиналась эта война для Фридриха более чем успешно - с захвата Саксонии и пленения всей саксонской армии при Пирне. В 1757 году он дважды разбил австрийцев при Праге и Лейтене, а также нанес поражение французам и собранной мелкими немецкими княжествами армии Священной Римской империи при Росбахе. Австрийцы могли записать в свой актив победу при Колине, а русские побили один из прусских корпусов при Гросс-Егерсдорфе.

Однако следующий 1758 год принес с собой неудачи. Хотя битву с русскими при Цорндорфе (25 августа) Фридрих провозгласил своей победой, фактически речь шла о ничьей с невнятным, но кровавым для обеих сторон результатом. И для пруссаков, с их не слишком значительными людскими ресурсами, меньшие в абсолютных цифрах потери (10-11 тысяч против 16-19 тысяч) были более ощутимы, чем для союзников.

К тому же упорство русских, готовых душить врага руками и грызть зубами, деморализовало войска «старого Фрица». «Страх и ужас, которые вызвал враг в нашем войске, - записывал в эти дни прусский хронист, - неописуемы. Клянусь честью, многие из наших, не стесняясь, говорят о своем страхе».

Русские, впрочем, удовлетворились занятием части Восточной Пруссии и отошли к Висле, так что король мог с чистой душой отправиться на юго-восток, в Саксонию, к казавшимся ему почти родными австрийцам.

Эйфория от победы при Лейтене сыграла с ним скверную шутку, и он впал в грех зазнайства.

Войсками Габсбургов командовал Леопольд фон Даун, уже нанесший Фридриху год назад поражение при Колине. Однако король считал эту неудачу случайностью и пребывал в убеждении, что сверхосторожный противник никогда не будет атаковать первым.

Даун действительно вел себя робко, если не трусливо. До этого он теснил принца Генриха Прусского и явно нацеливался на захват Силезии, где один из его корпусов уже осадил крепость Нейсе. Но стоило появиться на горизонте армии Фридриха, как Даун заперся в укрепленном лагере. Затем, имея почти 100 тысяч против 60 тысяч у пруссаков, он отошел еще на 40 километров и 9 октября возле деревни Гохкирхен занял позицию, которую вполне справедливо считал максимально удобной.

Казалось, ни о каком отвоевании Саксонии или соседней Силезии речи уже не шло. Австрийцы устроились на горах, фактически охватывая с флангов находившуюся в долине прусскую армию. Служивший у Фридриха фельдмаршал Джеймс Кейт заметил королю по этому поводу: «Если Даун нас здесь не атакует, то его следует повесить!». «Он скорее пойдет на виселицу, чем на нас», - оптимистично изрек Фридрих.

Австрийцы ругали своего командующего, а Даун продолжал осторожничать, считая, что Фридрих готовит ему какую-то хитроумную ловушку. Истина открылась фельдмаршалу во всей наготе после того, как наткнувшись на торговца яйцами, он заявил, что готов взять у него всю корзину. Лепет относительно того, что товар не продается, вызвал вполне резонные подозрения. Под заклеенной воском скорлупой одного из яиц вместо желтка и белка нашли шпионское донесение. Будучи взят за грудки, торговец выдал предателя - работавшего на Фридриха штабного офицера. В душевной беседе тому разъяснили, что избежать виселицы он может только одним способом - составляя свои донесения под диктовку фельдмаршала. И уже из следующего послания король Пруссии узнал приятную для него новость: сражаться Даун не будет, а, постояв у Гохкирхена еще немного, уберется на юг в Богемию.

Естественно, что дело обстояло прямо противоположным образом. Начальник австрийского штаба генерал Франц Ласси (сын русского фельдмаршала Петра Ласси) составил хорошо проработанный план, позволявший максимально реализовать такие уже имевшиеся преимущества, как удобная позиция для атаки, численное превосходство и фактор внезапности.

Фридрих со своей стороны сделал все, чтобы упростить противнику задачу. Его войска вытянулись латинской буквой S на пространстве около пяти километров. 10-тысячный корпус генерала Ретцова находился на отшибе в селении Вайссенберг, а его командир пребывал под арестом за то, что саботировал приказ о занятии горы Штромберг, на которой австрийцы успели возвести сильные укрепления.

На отшибе находились и прикрывавшие левый фланг девять батальонов пехоты, усиленные батареей тяжелой артиллерии. На правом фланге, клином к занятой австрийцами горе Куприцер, размещались 11 батальонов и 28 кавалерийских эскадронов. Главные же силы расположились между селениями Родевиц и Гохкирхен и опирались на главную батарею из 20 двенадцатифунтовых и 6 легких орудий, охранявшуюся тремя батальонами гренадеров и двумя не регулярными батальонами.

Даун и Ласси собирались атаковать несколькими колоннами, нанося основной удар по центру вражеских позиций. Второй по значимости удар с горы Куприцер предназначался правому флангу пруссаков, который, помимо фронтальной атаки, предполагалось охватить и окружить силами кавалерийского корпуса Лаудона. Герцогу Армбергскому на левом фланге следовало сначала отвлекать пруссаков, а затем завершить разгром и преследование неприятеля.

Но главная «фишка» плана заключалась в том, что сражение решили начать ночью, подобравшись к центру противника на минимальное расстояние под прикрытием росшего на склонах гор густого леса.

Для эпохи «войн в кружевах» такая тактика выглядела нетипичной. Впрочем, Семилетняя война была уже не совсем «кружевной» и не совсем «галантной», за что следует сказать отдельное «спасибо» и Фридриху Великому, который в своих действиях тоже не всегда отделял допустимую военную хитрость от коварства, так что обижаться на Дауна ему не следовало.

В ночь с 13 на 14 октября, намеченную для атаки, солдаты из австрийского резерва занимались тем, что поддерживали в лагере обычное число костров, горланили песни и стучали по деревьям, что должно было имитировать заготовку необходимого для лагеря топлива. Под эти успокаивающие звуки пруссаки кутались в одеяла и засыпали сном праведников, ограничившись выставлением минимально необходимого числа караульных.

А смерть подбиралась к ним все ближе.

Слово историку Федору Кони: «В ночной темноте австрийцы крались, как воры. Конница спешилась и вела лошадей на поводу. Солдаты спускались с гор почти ползком, чтобы шумом оружия не открыть своего приближения. В перелесках были наперед прорублены широкие дороги. Между тем на высотах по-прежнему белели палатки, сверкали огни и разносились песни. На гохкирхенской колокольне пробило пять часов. К передовым прусским постам начали являться австрийцы, называя себя дезертирами».

За два часа до рассвета около дюжины ракет разорвали темноту, подавая сигнал к атаке. Мнимые «дезертиры» бросились на прусские аванпосты, а следом за ними в атаку пошли стройные шеренги солдат, забили барабаны, затрубили горны.

Адъютанты с трудом смогли растолкать ночевавшего в Родервице короля Фридриха, который окончательно пришел в себя, только когда по стенам его дома защелкали пули. Многие пруссаки хватались за оружие, даже не успев надеть сапоги, и погибали на месте. Овладев батареей перед Гохкирхеном, австрийцы пустили в дело трофейные пушки, но не смогли использовать их с должной эффективностью. В темноте на узких деревенских улочках свои и чужие перемешались до такой степени, что, пытаясь опознать своих, солдаты хватали друг друга за голову: если медная каска - то пруссак, если меховая шапка - то австриец.

В любом случае фактор внезапности и численное превосходство было за австрийцами, вскоре захватившими Гохкирхен и остановленными только у расположенного на окраине кладбища, за оградой которого засел батальон майора Ланге. Но боеприпасы скоро закончились, и, ударив в штыки, батальон полег до последнего человека.

Часть деревенских зданий загорелась. Оценив обстановку, фельдмаршал Кейт во главе шести батальонов смог отбить гохкирхенскую батарею, но угодил в окружение и пал, сраженный в грудь пулей. Неподалеку от него ядро снесло голову шурину короля герцогу Францу Брауншвейгскому. Другой прусский фельдмаршал - принц Ангальт-Мориц Дессауский - тоже получил пулю в грудь и, тяжело раненный, попал в плен к неприятелю.

Не лучше обстояло дело и на левом фланге, где австрийцы смогли захватить ключевую батарею. Генерал Зейдлиц со своими кирасирами метался в разные стороны, пытаясь закрыть все дыры, но их было слишком много.

Примерно так же метался и король Фридрих, пока картечь не убила под ним лошадь. Он тут же пересел на другую и, придя к мнению, что контратаковать бесполезно, попытался организовать отступление. Здесь ему, наконец, улыбнулась удача, поскольку на правом фланге появилось подкрепление, присланное выскочившим по такому случаю из-под ареста генералом фон Ретцовым.

За время ночного боя австрийские войска перемешались до такой степени, что прежняя диспозиция утратила всякую актуальность, а Даун был человеком, не склонным полагаться на импровизации.

В результате уникальная возможность добить Фридриха оказалась упущенной, и он сравнительно благополучно отступил на три мили, разбив новый лагерь на Шпицбергенских горах неподалеку от Баутцена.

Положение его было весьма драматичным, поскольку, помимо примерно вчетверо больших по сравнению с австрийцами потерь, Фридрих лишился почти всей артиллерии.

Однако держался он с показной бодростью и, увидев группу канониров, весело спросил у них:

- Куда вы девали свои пушки?

- Черт их взял ночью!

- Вы сегодня славно дрались, дети! Но что же делать, когда неприятель похитил у нас победу воровским образом, ночью! Генерал Даун сыграл с нами преглупую шутку; но спасибо и за то, что он нас отпустил и не дал мат королю! Теперь игра еще не потеряна: мы отдохнем денька два-три и полетим в Силезию, выручать Нейсе! Не так ли, дети? Хотите?

- Все с тобой, Фриц! Все с тобой!

В чем Фридрих явно превосходил Дауна, так это в умении общаться с солдатами и в понимании того, что, кроме умения побеждать, надо еще и уметь победой воспользоваться.

Австрийский фельдмаршал получил свою долю почестей в виде осыпанной золотом и бриллиантами шпаги от императрицы Марии-Терезии, воздвигнутой в его честь колонны и премии в 300 тысяч гульденов от австрийского купечества.

Пока Даун наслаждался победой, Фридрих обошел австрийские войска, присоединил корпус своего брата Генриха Прусского и объявился в Силезии, где действительно снял осаду с Нейсе.

Мечтая отыграться. Даун двинулся в другую сторону - к Дрездену. Но комендант города генерал Шметау пригрозил, что в случае штурма подожжет столицу Саксонии со всеми ее дворцами и культурными памятниками. Попытки фельдмаршала взывать к его сознательности разбивались о ссылки на приказ короля. И Даун, надо отдать ему должное, все же не рискнул обречь Дрезден на погибель, увидев, что огонь уже полыхает в разных концах города. Австрийцам пришлось отойти на зимние квартиры обратно в Богемию.

С точки зрения стратегии, кампания 1758 года оказалась бессмысленной как для Фридриха, так и для его противников. Ее урок заключался в другом. Мощь прусской армии была, прежде всего, в высоком качестве человеческого материала. За годы муштры и войн офицеры обретали необходимый опыт, а солдаты превращались в идеальные боевые механизмы. С такой армией Фридрих почти вдвое расширил пределы своего королевства, но после Цорндорфа и Гохкирхена такой армии у него уже больше не будет.

Дмитрий МИТЮРИН