Ещё в XVIII веке выражение «потёмкинские деревни» пошло гулять по всему миру как синоним обмана. Но сегодня историки утверждают, что на самом деле обманом был сам миф о якобы бутафорских домах в Крыму, и даже называют имя его автора! Это посол Саксонии Георг фон Гельбиг. А вот зачем дипломат занялся подобным мифотворчеством, пора бы уже разобраться…

Миф, кстати, родился в столичных салонах ещё до поездки Екатерины по Крыму и гласил — дабы «убедить свою монархиню», что «страна, почитаемая пустынею, процветает», Потёмкин намалевал деревни «на ширмах». И легковерная Европа замерла в ожидании громкого разоблачения фаворита государыней…

К нам едет ревизор?

Екатерина II прибыла в Крым в 1787 году в карете на 12 персон с библиотекой, кабинетом, гостиной и ломберными столами. Везли эту красоту 40 лошадей, а на каждой станции ожидали по 500 свежих кобыл и жеребцов для замены! Ведь за императрицей следовали ещё 14 карет, а сопровождали её почти 3 тысячи человек — прислуга, придворные и иностранные дипломаты (автора мифа Гельбига среди них не было: он сидел в Петербурге, продолжая строчить свои опусы).

Двигалась вся эта процессия с девяти часов утра до семи вечера с трёхчасовым перерывом на обед. Иногда на ночь останавливались во дворцах или в богатых домах. Любовались фейерверками с балконов, плясали до упаду на балах. В шесть утра Екатерина вставала, принимала чиновников и просителей, затем за завтраком давала аудиенции дипломатам. А те энергично слали депеши в свои столицы — мол, пара-тройка таких путешествий, и небольшая страна Европы наверняка разорилась бы…

Тут они были правы, но и одновременно противоречили сами себе — ну не ездят, честное слово, ревизоры с такой помпой, да ещё в компании с иноземцами, чтобы только разоблачить своего фаворита. Проверка деяний Потёмкина явно была не главным для государыни. Пышность царского кортежа, похоже, должна была подчеркнуть могущество России и внушить страх Европе. То есть показать недоброжелателям, что русские в Крыму навсегда и уходить не собираются. Вот по рядам этих самых недоброжелателей и поползли слухи: царица, мол, чисто формально именуется «Екатериной II» после Екатерины I, а в душе мыслит себя «номером два» после Петра I! Ведь тот хотел «рубить» «евроокно» через Чёрное море, а пришлось — через Балтийское. Так вот государыня и решила сама воплотить давний петровский замысел.

Слухи лишь укреплялись с учётом русских традиций вечно менять столицы. Ведь резиденциями наших правителей побывали и Ладога, и Новгород, и Владимир, и Киев! При Иване Грозном Москва менялась местами с Александровской слободой, а при Петре Великом — с Петербургом… Так что строительство Потёмкиным гигантского собора в Екатеринославе (ныне — город Днепропетровск) словно давало Западу сигнал, что здесь опять будет новый столичный город «заложен назло надменному соседу» — только на этот раз не шведскому королю, а турецкому султану. И ведь Потёмкин уже заложил и фундамент собора, который в проекте был на десять с лишним метров выше знаменитого римского храма Святого Петра. Правда, замысел свой светлейший князь так и не завершил. Хорошо — «долгострой», но все равно ведь — не «потемкинская деревня». Зато напугал Запад не на шутку. Кстати, название «Новороссия» для степей Причерноморья придумал именно Потёмкин! И что тут прикажете делать недоброжелателям России? Ясное дело, сочинять байки по всякому поводу и даже без оного…

«Балаклавские амазонки»

Досталось от иноземцев и вполне невинным «балаклавским амазонкам», которые встретили государыню возле Балаклавы. Подоплёка этой истории такова…

Потёмкин ещё в Петербурге «выхвалял» Екатерине храбрость крымских греков, а также «жён их», именуя последних «амазонками». Ведь те античные красавицы ещё 2 тысячи лет тому назад щеголяли в романтических коротких хитонах, бряцали скифским оружием и не только теснили древних греков мужского пола, но ещё и рожали от них детишек, оставляя девочек себе, а мальчиков отсылая к отцам.

Государыню эти рассказы позабавили, и она спросила Потёмкина: чем он докажет «выхваляемую» женскую храбрость? Князь обещал доказать… и тут же заслал гонца в Балаклаву к капитану Сарбандову. А тот с превеликой радостью поставил во главе «ста благородных жён и дочерей балаклавских греков» свою 19-летнюю жену Елену. Конечно, новоиспечённые «амазонки» встретили Екатерину не в хитонах, а в «юпках из малинового бархата» с золотой бахромой и «белыми страусовыми перьями» на тюрбанах. С ружьями наперевес и верхом на лошадях, разумеется.

Австрийский император Иосиф II (единственный доброжелатель среди сопровождавших Екатерину иностранцев) с восторгом расцеловал «капитаншу», вызвав ропот возмущения в «амазонских» рядах. Но Елена Сарбандова сей «бунт» пресекла, сказав, что «Император не отнял у нея губ, и не оставил ей своих». Казалось бы, довольны были все, особенно Елена, получившая от государыни кольцо с крупным бриллиантом. Но посланники Запада назвали это очередным трюком Потёмкина, чтоб задурить голову стареющей 57-летней, а потому уже якобы наивной и легковерной императрице.

Переполох вызвали, конечно, не «поцелуйчики» сами по себе, а демонстрация лояльности коренного населения полуострова. Но это всё-таки было шоу, а вот крымские татары — это уже посерьёзней. В Бахчисарае они спасли жизнь «Катерине-Падишах»! И было это, по описанию французского посла де Сегюра, так: «Монархиня, с мыслями, всегда возвышенными и смелыми, пожелала, чтобы во время пребывания в Крыму её охраняли татары, презиравшие женский пол, враги христиан и недавно лишь покорённые её власти. Этот неожиданный опыт доверчивости удался, как всякий отважный подвиг». Когда тяжёлый экипаж императрицы, спускаясь по крутому склону, чуть не разбился, татарские мурзы «всеми силами удерживали» его, и крушения удалось избежать!

Светлейший в Севастополе

Севастополь, в прошлом посёлок Ахтиар, силами Потёмкина превратился в город с мощной военной базой. И вот во время приёма, писал де Сегюр, «при звуках прекрасной музыки внезапно отворились двери большого балкона, и взорам нашим представилось величественное зрелище… грозный флот, построенный, вооружённый и совершенно снаряжённый в два года». Тут уж иноземцы окончательно решили, «что не более как через тридцать часов» флаги кораблей русской владычицы «смогут развеваться в виду Константинополя, а знамёна её армий — водрузиться на стенах его». Казалось бы, вот и конец всей этой лживой мифологии о бутафорских деревнях. Но это только так казалось…

Сидя всё в том же Петербурге, лукавый Гельбиг продолжал творить мифы о несчастных поселянах, пригнанных к «месту жительства» «за пятнадцать или даже осемьдесят вёрст», внушая окружающим, что якобы стада овец перегоняют с места на место каждую ночь, а мешки в амбарах и магазинах полуострова набиты вместо зерна песком. Царские сановники — завистники фаворита Потёмкина — с радостью этот миф тиражировали. Мол, лишь проедет матушка-государыня мимо, как «потёмкинские деревни» тут же разрушат, а несчастных крестьян отошлют восвояси куда подальше.

Так дипломаты враждебных стран толкали Турцию на конфликт с Россией, уверяя, что, мол, какие уж тут армия и флот в Крыму, там даже кормить бойцов нечем, кругом сплошь безлюдная пустыня. Стамбулу дорого обошлись ложь и коварство западных фантазёров. Грянувшая вскоре Русско-турецкая война закончилась полной нашей викторией. А князь Потёмкин в тех баталиях против турок, науськанных Англией, Францией и Пруссией, успешно командовал войсками.

Екатерина тем временем бескровно расправилась с автором мифа о потёмкинских деревнях. Она неустанно разоблачала Гельбига в письмах к влиятельным европейцам — мол, «ничтожный секретарь саксонского двора» «пишет о моем царствовании всё дурное», «даже останавливает на улице прохожих и говорит им в этом духе», и, если «его не уберут отсюда, я прикажу посадить его в кибитку и вывезть заграницу…». В результате «этот негодяй» был отозван из России. Правда, саксонца «успешно» заменил француз. Тот самый Сегюр, что вечно нахваливал в Крыму Потёмкина, восторгался, как вообще князь «нашёл возможным воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот и поселить столько жителей», лет через 10 принялся переписывать ложь Гельбига, укрепив миф о «потёмкинских деревнях» в умах своих соотечественников …

Потёмкина к тому времени уже не было в живых. Он скончался в 1791 году. А Екатерина до самой своей смерти говорила о князе: «Он был мой дражайший друг… человек гениальный. Мне некем его заменить!».

Людмила МАКАРОВА