В России День защитника Отечества по факту является главным мужским праздником и прямым преемником отмечавшегося в СССР Дня Советской армии и Военно-морского флота. Эта дата появилась, в общем-то, случайно, но определенный смысл в ней все же имеется. В нынешнем году исполняется ровно 100 лет с событий, давших для этого основания.

Регулярная армия царской России родилась из петровских реформ и скончалась в 1917-м. 1918 год Советская Россия встречала, находясь в состоянии войны, но фактически без собственных вооруженных сил, поскольку находившиеся на фронте части утратили последние остатки дисциплины. Оставалась надежда, что заключенное после Октябрьского переворота перемирие завершится подписанием полноценного мирного договора. Однако на переговорах в Брест-Литовске немцы выдвинули слишком большие территориальные требования, в ответ на которые глава советской делегации Лев Троцкий объявил формулу «ни войны, ни мира». Армию распускаем, но воевать не будем. Уезжая в Петроград, отстучал 11 февраля главкому Крыленко телеграмму о демобилизации армии.

Паника по всем фронтам

Ленин демобилизацию отменил, но мог этого и не делать: солдаты все равно снимались с позиций. Сражаться с врагом были готовы только национальные части типа латышей или чехословаков, которым возвращаться все равно было некуда. Надежды возлагались и на «красноармейские роты». Дело в том, что еще 28 января Совнарком издал декрет о создании Рабоче-крестьянской Красной армии, комплектовавшейся на добровольной основе. В нее записывались самые идейные и не торопившиеся домой солдаты, готовые воевать и дальше. Открывались пункты записи и в городах, но, например, в Петрограде первый из них начал работу только 21 февраля, когда наступление врага уже шло полными темпами.

Сосредоточив большую часть войск на Западном фронте, на востоке немцы располагали силами, которые русская армия образца 1914-1916 годов раскатала бы мимоходом. Но теперь даже этих частей хватало с избытком.

Наступали, кстати, не только германские войска, но и их союзники. На Кавказском фронте турки возвращали ранее утраченные территории, взяв 24 февраля Трапезунд, а 3 марта — Эрзерум. Русские войска просто садились в эшелоны и уезжали. Спасавшиеся от резни толпы армянских беженцев прикрывались созданными ранее армянскими воинскими формированиями, для которых спасение соплеменников было вопросом национального выживания. К началу марта турки вышли к границе 1914 года.

На Украине и в Причерноморье представители союзных частей и национальных воинских подразделений вели себя в эти дни намного достойнее тех, кто еще недавно смотрел на них с позиций «старшего брата». Битые немцами и австро-венграми румыны хоть как-то пытались держать фронт. И, во всяком случае, слушались собственных командиров. Бойцы Чехословацкого корпуса, которые в «родной» Австро-Венгрии считались изменниками, вполне организованно отступили в Россию, успев 8-13 марта под Бахмачем задать противнику изрядную трепку. Все это происходило на фоне разгоравшейся войны между большевиками и украинскими «самостийниками». Но главные события разыгрывались на севере, на петроградском направлении.

«Отечество в опасности!»

Начав 18 февраля наступление, немцы зачастую просто садились в захваченные железнодорожные составы и ехали от станции к станции. Где железных дорог не было (или при отсутствии поездов), вперед высылались «летучие отряды», перемещавшиеся на санях или грузовых автомашинах. Один из таких отрядов прибыл в Режицы (Резекне).

Но только спустя сутки немцы удосужились заглянуть на телеграф, сотрудники которого отстукивали в Петроград истерические телеграммы.

Где-то нашли паровоз, прицепили к нему два вагона и отправили «летучий отряд» из 42 человек в Люцин. Там воины кайзера пообедали в местном буфете, а потом остановили эшелон с покидавшими фронт русскими солдатами. Их выгнали на перрон, отобрали винтовки и опустили на все четыре стороны. Но, конечно, уже без транспорта.

Такой стратегически важный пункт, как Двинск (Даугавпилс), был взят всего одной ротой. Темпы продвижения 8-й германской армии достигали 50 километров в сутки, и понятно, что в Петрограде царила паника. Многие, впрочем, ждали вчерашних врагов как освободителей. Из воспоминаний Ивана Бунина: «В газетах — о начавшемся наступлении немцев. Все говорят: «Ах, если бы!»… Вчера были у Б. Собралось порядочно народу — и все в один голос: немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и Бологое…»

Насчет Смоленска и Бологого буржуазная публика, конечно, перегнула: немцы все-таки двигались не к Москве, а к Петрограду. Но чтобы не оставлять в тылу очагов смуты, им следовало «зачистить» Южную Латвию и Эстонию, а затем обойти Чудское озеро с юга (через Псков) и с севера (через Нарву).

Для организации сопротивления в Петроград из Могилева был вызван начальник штаба Ставки генерал Михаил Бонч-Бруевич. В отличие от главкома прапорщика Николая Крыленко, он имел хоть какое-то представление о том, как следует оперировать войсками в стратегическом масштабе. Правда, войск не было. Красноармейские роты особо не выделялись. Большие надежды возлагались на рабочие отряды Красной гвардии. Но, сумев взять для большевиков власть в Петрограде, вести полевые сражения они были не готовы.

Защиту столицы возложили на Комитет революционной обороны Петрограда, возглавляемый Яковом Свердловым. Новый орган разразился градом распоряжений о необходимости готовить эвакуацию и сгонять граждан на строительство укреплений, что демонстрировало, до какой степени его члены были оторваны от реалий.

Квинтэссенцией этих грозных указов стало воззвание Совнаркома, опубликованное 22 февраля, — «Социалистическое отечество в опасности!». Ленин на следующий день опубликовал в «Правде» статью «Мир или война», ратуя, разумеется, за немедленное заключение мира на немецких условиях. Понимая, какой резонанс этот мир вызовет, он все-таки давал понять, что со временем есть шанс отыграть все обратно. Надо только «готовить революционную армию не фразами и возгласами… а организационной работой, делом, созиданием серьезной, всенародной, могучей армии».

К вечеру этого дня немцы находились от Пскова в 55 километрах. Здесь действовали четыре пехотных и один кавалерийский полк, двигавшиеся из Острова и Валки. Для занятия самого города выделили «летучий отряд», посаженный в состав с артиллерийскими платформами, обложенными мешками с песком. При желании это можно было назвать бронепоездом. Вдоль железной дороги двигались броневики и кавалерийские пикеты.

«Мы можем только умереть!»

Из массы находившихся в Пскове войск сражаться были готовы две роты и пулеметная команда 2-го Рижского латышского полка Аплока, отряд добровольцев 20-го Сибирского полка Ляшкевича, 2-й красноармейский полк Черепанова, отряд призывников примерно из 100 человек, отступившие из Валки отряды латвийских красногвардейцев и часть депутатов Съезда латышских стрелков. Как видим, защищать русский город Псков собирались в основном латыши, со времен крестоносцев видевшие в немцах своих кровных врагов и угнетателей.

Использовать многочисленную артиллерию было невозможно, поскольку канониры побросали орудийные замки в яму сортира на плацу Иркутского полка, а рыться в дерьме никому не хотелось.

Вечером 23 февраля в 10-15 километрах от Пскова на реке Черехе полк Черепанова вступил в огневое соприкосновение с немцами, вынудив их остановить наступление. Утром следующего дня бой возобновился в полную силу, причем кавалерийский отряд красных даже прорвался на три километра вглубь немецких позиций. Успех немцев решил то ли обходной маневр, то ли прорыв одного из участка позиций. После полудня 2-й красноармейский полк отступил таким образом, чтобы прикрыть шоссе на Лугу, по которому тянулись дезорганизованные войска и вереницы беженцев.

В самом городе шли грабежи. Пытавшийся пресечь их заместитель председателя Совета Клейнешехерт был убит погромщиками, и его труп до вечера провалялся на площади.

Немцы между тем, обойдя город, захватили железнодорожную станцию Псков-1, после чего штаб Северного фронта приказал латышам и полку Черепанова отступать к Петрограду.

Врага они не остановили, но и труса не праздновали. Отдельные красногвардейские отряды сопротивлялись и в самом городе. Выстрелы на улицах гремели до глубокой ночи. Один из очевидцев, штабной писарь Василий Лемзаль вспоминал бой у вокзала и его завершение: «Красногвардейцы на улицах находились небольшими группами, защищались мужественно и почти все легли. Последними слышанными мною словами их были: ‘Товарищи, мы можем только умереть!» что они и выполнили с честью». Надо полагать, хлопот немцам добавили и прорывавшиеся прямо через город латыши из 7-го стрелкового полка.

«Братишки» гуляют

Но самые большие потери немцы понесли, когда член псковского ревкома Александр Иванов с группой рабочих взорвал два вагона с пироксилином, находившиеся на станции в пяти километрах от города. Погибли 270 человек, что перекрывало все потери, понесенные немцами во время Псковской операции.

Уроженец города писатель Вениамин Каверин, давая свою версию событий, вспоминал: «В поле за товарной станцией валяются руки, ноги, головы в касках, искореженные винтовки и обрывки сине-серых немецких шинелей: два матроса согласились кружным путем провести немцев в город и на товарной станции взорвали заминированные вагоны с динамитом».

О том, что занятие города не было для врага безболезненным, свидетельствует официальная сводка германского командования от 25 февраля, подписанная Людендорофом. В ней сообщалось: «Южнее Пскова наши войска наткнулись на сильное сопротивление. В ожесточенном сражении они разбили врага, город взят». А комиссар штаба Северного фронта Борис Позерн сообщал в Петроград: «Город был взят небольшими силами немцев. Наша беда в отсутствии подготовки, а также в том, что никакими приказами нельзя изменить заранее подготовленного настроения — не продолжать войну».

Утром 25 февраля буржуазная публика организовала церемонию поднесения «освободителям» хлеба-соли. Лемзаль вспоминал: «Тотчас началась бойкая торговля магазинов, в которые кинулись оголодавшие немцы. Были выданы немцам красногвардейцы, большевики, советские деятели — всего 140 человек. Все они были расстреляны». Бывшим офицерам разрешили ношение формы, в которой они начали щеголять по городу. Большинство из них со временем вольются в Северный корпус, из которого вырастет Северо-Западная армия Юденича.»

Однако свое наступление немцы продолжали — правда, не на псковском, а на нарвском участке. К расположенной на границе Петроградской и Эстляндской губерний Нарве они подошли 3 марта. Начальником обороны здесь был вожак балтийских матросов Павел Дыбенко. Помимо ватаги «братишек», в его распоряжении имелись красноармейские отряды латышей Владимира Азина и Александра Кляве-Клявина, а также группа интернационалистов во главе с бывшим военнопленным и будущим лидером Венгерской Советской Республики Белой Куном.

Утром 3 марта моряки завязали встречный бой между станциями Вайвара и Корф. Немцы предприняли обход и около 15 часов вышли к высотам в пяти километрах от города, где были остановлены латышами. Вечером «братишки» уселись в поезда и уехали в Гатчину. Считается, что боевой настрой пропал после того, как на железнодорожных путях матросы нашли цистерну спирта. Факт, что в Гатчину они прибыли пьяными.

Латыши организованно отошли к Ямбургу (современный Кингисепп), где военспец генерал Дмитрий Парский пытался выстроить новую линию обороны. Прокатившись с Дыбенко, но так и не достучавшись своими нотациями до его совести, Парский вернулся в Ямбург и не застал там никого из защитников.

Впрочем, немцы этим городом тоже не заинтересовались. На соответствующий рапорт из Петрограда пришло сообщение о подписании Брестского мира.

Превратить 23 февраля в праздник решили, в общем, случайно, отталкиваясь от декрета «Социалистическое отечество в опасности!», хотя он и был обнародован на день раньше. Впрочем, декрет о создании Красной армии был и вовсе опубликован почти месяцем раньше. Однако из хроники боев видно, что в конце февраля — начале марта 1918 года действительно рождалась Красная армия. И, как при всяких родах, романтики и поэзии в этом процессе было мало.

Дмитрий МИТЮРИН