В 1789 году русские войска одержали блестящую победу: генерал-аншеф Александр Суворов наголову разгромил огромную турецкую армию на реке Рымник. Эта битва стала самым крупным полевым сражением Русско-турецкой войны 1787-1791 годов.

Фаворит упраздняет парики

Прежде чем говорить о суворовских свершениях, сначала надо, как ни странно, рассказать о знаменитом фаворите императрицы Екатерины II — князе Григории Потемкине. Иначе мы ничего не поймем в феномене Суворова и его побед.

В лучшем случае о Потемкине, некоронованном властителе России, вспоминают как о гуманном военном завхозе, который переодел русских солдат в удобную форму. А заодно освободил их от париков, буклей, косичек и тому подобных бесполезных, но крайне модных тогда в Европе армейских «аксессуаров».

Реформа обмундирования, проведенная Потемкиным в 1780-х годах, несомненно, важна. Но в тени разного рода шуток («пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак») остались другие — поистине системные — реформы этого гениального военного организатора.

Возглавив в 1774 году (в разгар Пугачевского бунта) оборонное ведомство Российской империи, Потемкин быстро пришел к революционному выводу: идущую со времен Петра I тенденцию на копирование западных военных образцов нужно безжалостно отбросить.

Это решение не было плодом каких-то абстрактных патриотических рассуждений. Речь шла о физическом самосохранении русского дворянства (к коему принадлежал и Потемкин) и всей Российской империи в целом.

Емельян Пугачев наглядно показал, что ожидает русских дворян в случае успешного бунта крепостных. Особенно беспокоило Петербург то, что на сторону восставших нередко переходили отряды регулярной армии. А ведь армия — это главнейшая опора любого режима. Стало ясно: если дворяне хотят сохранить свою власть, нужно покончить с палочной муштрой, побоями, издевательствами над солдатами.

По почину Потемкина русская армия начала стремительно меняться. «Шведско-прусская» палочная система, заимствованная Петром I в начале XVIII века, уходила в небытие. Побои и телесные наказания были отменены — не официально, но фактически. Ужасающие шпицрутены перестали быть грозой солдат. Офицер теперь выступал не как палач своих подчиненных, а как их друг и защитник.

Отсюда, кстати, растут ноги всех этих суворовских «чудачеств»: поедание каши из солдатского котла, шутки-прибаутки в общении с нижними чинами. Этим занимался не один Суворов — ему вторили многие генералы и офицеры. Высший командный состав пытался создать себе надежную опору в солдатской массе. И, надо сказать, это удалось.

Моральный дух русской армии эпохи Потемкина был силен как никогда. Если не знать этого, то победы Суворова будут казаться простой случайностью, порождением отдельно взятого гения, который, словно «луч света в темном царстве», озарял затхлую атмосферу царской армии. Собственно, такая трактовка русских побед последней трети XVIII века и господствовала в советское время. Суворов изображался как герой-одиночка, у которого разные Потемкины, Репнины и Каменские лишь путались под ногами и мешали воевать.

«Врозь идти, вместе бить»

Российское войско времен Полтавы и Кунерсдорфа (самых крупных наших побед XVIII века до эпохи Екатерины II) еще стремилось сжаться в один плотный комок. О маневрировании отдельно стоящими тактическими единицами (корпусами, дивизиями, полками) не шло и речи. Впрочем, иначе и быть не могло в армии, где солдаты страдали от бесконечной муштры, палочных экзекуций и офицерского высокомерия.

Для действий отдельными частями «вразбивку» (с расстоянием в сотни метров и даже километров) солдаты должны доверять своим начальникам. А для этого бойцы должны видеть в офицере не чужака, а настоящего «отца-командира», душу отряда.

До Потемкина такой уверенности у солдат не было. Поэтому маневрировать на поле боя наши командующие почти и не пытались. Особенно хорошо виден качественный рост русской армии в течение XVIII века на примере войн с турками.

При Петре I армия двигалась, словно один большой монолитный кирпич. И это закончилось Прутской катастрофой 1711 года. Миних в битве при Ставучанах (1739 год) впервые осмелился разделить армию на три большие колонны — и получил первый крупный успех (до этого русские не побеждали турок в полевых сражениях).

Румянцев при Кагуле маневрировал уже дивизиями. И турки не просто проиграли — их ждал сокрушительный разгром. Но румянцевский «блиц» 1770 года (три победы подряд: при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле) так и остался отдельной вспышкой, не вошедшей в систему.

Лишь Потемкин и его лучшая «тактическая шпага» Суворов довели русскую технику ведения боя до абсолюта. Александр Васильевич маневрировал уже батальонными каре — четырехугольниками, в которые строились русские войска для защиты от азиатской конницы. Уверенность наших солдат и офицеров возросла настолько, что генералы не боялись расчленять наступающий строй даже на батальоны. При Петре I и Минихе о таком нельзя было и мечтать.

Мелкие отряды уверенно отражали наседавшую на них со всех сторон турецкую конницу, поддерживая друг друга перекрестным огнем. Словом, воочию воплощался принцип, сформулированный много позднее знаменитым немецким военачальником Мольтке: «Врозь идти, вместе бить».

Сытая армия профессионалов

Еще при Румянцеве армия возила с собой целый обоз деревянных кольев — рогаток. Они втыкались перед строем для пущей надежности. Казалось, что за таким импровизированным частоколом легче вести оборону от конницы. Обратной стороной этой «надежности» была малая подвижность войск как на марше (многочисленные подводы с рогатками тормозили движение), так и на поле боя. Когда ты огородился дрекольем, уже гораздо труднее (и физически, и, главное, психологически) за пределы этого частокола выбираться.

Потемкин начисто изгнал рогатки. Этот способ обороны был хорош для ополченцев Московского царства и еще только создающейся регулярной армии первых российских императоров. Уверенные в себе профессионалы не нуждаются в таком «дедовском» методе защиты, они прекрасно отбивают наскоки кавалерии ружейным огнем и штыковым боем. Именно при Потемкине русская армия и стала такой — уверенной и профессиональной (солдаты, освобожденные от муштры и шагистики, теперь занимались настоящей боевой подготовкой: стрельбой, окапыванием, рукопашным боем).

Уничтожение рогаток, движение мелкими тактическими единицами (вплоть до батальонов) — все это сделало русскую армию небывало подвижной как на поле боя, так и вне его. Именно после этого стали возможны знаменитые «суворовские переходы», поражавшие современников.

Подводя итог, можно сказать, что солдаты эпохи Потемкина были мобильны, профессионально подготовлены, хорошо накормлены и одеты, а самое важное — они доверяли своим командирам.

Русская армия стала первоклассным военным инструментом. И нужен был тот, кто сможет воспользоваться этим прекрасным инструментом с максимальной отдачей. Этим человеком стал Александр Суворов…

«Кобурх караул кричит»

К сентябрю 1789 года обстановка на фронтах Русско-турецкой войны складывалась следующим образом. В июле совместная русско-австрийская армия (австрийцы были нашими союзниками в той войне) под командованием Суворова и принца Фридриха Кобургского разбила 30-тысячное турецкое войско у местечка Фокшаны. После чего австрийцы остались у Фокшан, а Суворов двинулся дальше — выполнять следующие оперативные задачи.

Турки решили воспользоваться этим и разгромить оставшийся в одиночестве австрийский корпус. Великий визирь Юсуф-паша собрал огромную армию — стянул все части, которые были под рукой. Получилось внушительное войско в 80 тысяч человек. С ними Юсуф-паша двинулся на австрийцев, силы которых не превышали 18 тысяч человек.

Принц Кобургский, как только узнал о движении турок, впал в отчаяние. Положение казалось безнадежным. Принц тотчас послал гонца Суворову, чтобы тот немедленно шел на выручку. Но австрийский военачальник и сам не верил в успех этой затеи — русский командующий отошел уже слишком далеко.

Даже Потемкин сомневался что Суворов успеет. Он писал: «Больше всего меня беспокоит цесарский (австрийский) корпус. Кобурх почти караул кричит. Суворов к нему пошел, но если правда, что так неприятель близко — то не успеют наши притить».

Но Суворов успел. По размытым дождями дорогам, форсировав бурную реку, суворовские солдаты прошли 100 километров за двое суток. В XVIII веке такая скорость марширующих пешим ходом частей (заметим: с артиллерией и обозами!) казалась невероятной.

Австрийцы, которые уже считали свое дело совсем погибшим, воспрянули духом. Медлительность турецкого командующего сыграла роковую роль. Он считал, что всяко опередил русских, поэтому двигался весьма вальяжно. А зря. Суворов не был одним из тех «среднестатистических» русских генералов, с которыми османы привыкли иметь дело. Он, как говорится, выложился по полной и сумел совершить невероятное.

Русские смогли соединиться с австрийцами. Теперь против турок стоял не вялый и посредственный принц Кобургский, а энергичный и гениальный Суворов.

«Суворов поспел и спас»

Александр Васильевич мгновенно оценил обстановку. Турецкие силы были разделены на три довольно далеко отстоящие друг от друга группировки. А значит, их можно бить по частям. Но даже после прибытия корпуса Суворова принц Кобургский трусил. Русских было 7 тысяч, австрийцев — 18 тысяч. Итого — 25 тысяч бойцов. Турок — в три раза больше! Австрийский командующий колебался. Тогда Суворов заявил, что будет атаковать в одиночку. Это ставило австрийцев в весьма позорное положение. И принц Кобургский все-таки решился. 11 сентября 1789 года началось грандиозное сражение при Рымнике.

Быстрое и точное маневрирование в ходе боя и неотразимые штыковые удары суворовских каре, принявших на себя основную тяжесть битвы, привели к полной победе. Впрочем, и австрийцы держались молодцами — суворовская энергетика, видимо, подействовала и на них. Они стойко отразили яростный натиск 15-тысячной турецкой конницы.

А затем в контратаку пошла уже конница союзников, которая на плечах неприятеля ворвалась в турецкий лагерь. Следом за кавалерией пришла русско-австрийская пехота, которая начала жестко «зачищать» лагерь (поголовно истреблять турецких солдат).

Среди турок началась паника. Они бросились к Рымнику — к речной переправе. Попытка отдельных турецких командиров организовать оборону переправы провалилась. Ее защитники были просто сметены обезумевшей массой отступавших.

Но, конечно, переправа не могла вместить всех желающих убежать от русского штыка. Началась давка, турки, конные и пешие, бросались в воду и тонули тысячами. Позднее выяснилось, что при отступлении турецкие войска потеряли больше народу, чем во время самого боя.

В общем, на берегах Рымника в уменьшенном масштабе разыгралось то, что потом, в 1812 году, произойдет с отступающими французами на реке Березине. В итоге турецкая армия фактически перестала существовать.

Всем было ясно, что победа при Рымнике одержана исключительно благодаря энергии и талантам Александра Суворова. «Если бы не Суворов, — писал Потемкин в личном письме к Екатерине II, — то бы цесарцы были на голову разбиты. Турки побиты русским именем. Цесарцы уже бежали, потеряв пушки, но Суворов поспел и спас».

Грозный топал-паша

В Петербурге были в восторге от произошедшего. Монаршие милости не заставили себя долго ждать. Это был как раз тот случай, когда «награда нашла своего героя».

Как шутливо писала Екатерина II, «Суворову целая телега с бриллиантами уже накладена».

Действительно, полководец получил алмазные знаки к ордену Андрея Первозванного, перстень с алмазом, усыпанную бриллиантами шпагу, бриллиантовый эполет, орден Святого Георгия I степени (высшая военная награда) и в придачу — графский титул. Теперь Александр Васильевич величался графом Суворовым-Рымникским.

До Рымника османы не выделяли Суворова из череды бравых генералов-гяуров. Теперь он стал для них грозным Топал-пашой («Хромым генералом» — Александр Васильевич прихрамывал при ходьбе) — русским врагом №1. Пройдет еще год — и после взятия Измаила о Суворове заговорят не только в Турции, но и по всей Европе.

Полководческое искусство Суворова в битве при Рымнике явилось во всей своей красе, со всеми «фирменными приемами». Тут были продемонстрированы и стремительный марш-бросок, и игра на опережение, и разгром противник по частям, и быстрый реши тельный натиск, чтобы ошеломить врага, не дать ему опомниться.

Современники и ближайшие потомки ставили Рымникскую битву в ряд величайши побед России.

Лермонтов в своем раннем стихотворении на тему Бородинской битвы (позднее эти наброски выльются в знаменитое «Бородино») восклицал:

Однако же в преданьях славы
Все громче Рымника, Полтавы
Гремит Бородино.

То есть для людей ближайших к Суворову поколения Рымникская победа была сопоставима с Полтавской и Бородинской.

Конечно, со временем такая острота восприятие несколько стерлась. Рымник не стал истинно «народной» победой, как Полтава и Бородино. Об этой битве не сочиняли поговорки и присказки («Погиб, как швед под Полтавой», «Скажи-ка, дядя, ведь не даром»).

Это вполне объяснимо. Ведь при Рымнике бой велся все же за те или иные территориальные прирезки к империи, а при Полтаве и Бородине речь шла о самом существовании Русского государства. Разница существенная — отсюда и соответствующий след в памяти народной.

Но все же Рымник — это действительно блистательный успех русского оружия. Никогда больше в войнах с турками (а их было немало) русские войска не одерживали такой убедительной победы в полевом сражении. Были успешные штурмы крепостей, были весьма неплохие победы в поле. Но вот такого разгрома, как при Рымнике, уже не было. Повторить успех Суворова так никому и не удалось.

Марат КУРАМШИН