Гражданская война отмечена целой серией крестьянских восстаний. Причем странная наблюдалась закономерность: чем более хлебородная губерния, тем она неспокойнее. Хотя на самом-то деле ларчик просто открывался: причиной восстаний являлись хлебозаготовки. Мелкие деревенские хлеботорговцы-кулаки не хотели сдавать хлеб по государственным ценам — они хотели продавать его по ценам вольным, спекулятивным.

Ни одно воюющее государство не будет покупать хлеб по спекулятивным ценам. В том числе и РСФСР. Деревенские бедняки же большей частью были на стороне власти: у них не только не забирали продовольствие, но нередко и добавляли до нормы из реквизированного у кулаков.

«Родина волков» была черноземной, богатой и, соответственно, беспокойной.

Пожар там не утихал с 1917 года. В самых неспокойных уездах насчитывалось от 14 до 25% кулаков и зажиточных крестьян, так что не меньше четверти населения имело серьезные счеты к продотрядам. Все же до августа 1920 года недовольство было вялотекущим, на уровне отдельных банд, а потом вдруг полыхнул пожар по всей губернии.

Что же произошло?

По рецептам Колчака

Знаменитое тамбовское восстание разжег исключительный идиотизм местных властей.

…Лето 1920 года выдалось неурожайным, но и продразверстка на губернию была наложена с учетом засухи — всего 15% от предполагаемого урожая. Вот только губпродком промахнулся в оценке — реальный урожай оказался вдвое меньше предполагаемого. Кроме того, проводя разверстку методом тыка в потолок, комиссары сумели так ее спланировать, что из 12 уездов на три самых пострадавших — Тамбовский, Кирсановский и Борисоглебский — пришлось 46% задания.

Пока губпродком разбирался с протестами, по деревням уже пошли продотряды. По причине лютой нехватки кадров комплектовались они из кого попало — например, туда охотно брали дезертиров, так что сразу и не поймешь, где отряд, а где банда. Из всех методов они хорошо знали только три — глотка, порка и револьвер.

19-20 августа 1920 года сразу в нескольких местах вооруженные банды напали на продотряды и сельсоветы. К тому времени по губернии шлялось 110 тысяч дезертиров. Всей этой ораве требовалось как-то кормиться, и куда удобнее было трясти продотряды, чем крестьян, — и хлеб получишь, и Робин Гудом прослывешь. Возглавил восстание левый эсер, умный политик и отменный партизанский командир Александр Антонов. Не крестьянин, но это никого не смущало.

Власть с самого начала оказалась в положении слепого медведя, дерущегося с собаками: банды легко маневрировали, при необходимости рядовой состав рассыпался по деревням, превращаясь в мирных землепашцев, — так что войска, посланные за повстанцами, как правило, не находили никого. Красные уходили — и из ничего тут же снова собирались повстанческие отряды.

В этой ситуации губернское руководство совершило ошибку — вполне понятную, но не ставшую от этого менее роковой. В оперативном штабе по подавлению восстания заседали бывшие царские офицеры. И боролись они с повстанцами, как в 1906 году.

Восставшие деревни было приказано стереть с лица земли, мужчин от 16 до 40 лет арестовать и отправить на принудительные работы. Что станет с женщинами и детьми, власть не интересовало.

Для развития метода уже 31 августа 1920 года был издан приказ о взятии заложников из семей, связанных с бандами. При этом объявлялось, что в случае, если банды не сложат оружие, заложники будут расстреляны, их имущество конфисковано, дома снесены или сожжены. Расстреливали ли заложников на самом деле — непонятно, но пугали старательно. Связанные с бандами селения облагались продовольственными контрибуциями, за неисполнение которых предполагалось полностью конфисковывать имущество, выселяя взрослых в лагеря принудительных работ, детей — в детские дома.

И пошли красные воинские отряды жечь деревни…

Феноменальный кретинизм этой «миротворческой» политики очевиден. Крестьянина поставили в безвыходное положение — у него не было альтернативы.

Тем более что, отдав приказ о массовых арестах, организовать его выполнение с хозяйственной точки зрения власть не сумела. Построить лагерь — дело нехитрое, но содержащихся в нем людей надо еще и кормить! Уже осенью заключенных, «разъяснив им их заблуждения», начали освобождать. Простой вопрос: куда пойдет крепкий мужик, имущество которого конфисковано, дом сожжен, а семья… А куда, кстати, делась его семья?

Рядовому бандиту тоже не оставляли альтернативы, поскольку в плен повстанцев не брали.

Естественно, колчаковские методы привели к колчаковскому же результату: восстание стало разрастаться с колоссальной скоростью. Вскоре банды насчитывали уже десятки тысяч человек. Это — с одной стороны. С другой — у красных тут же возникла «проблема исполнителя». Видя, что творят губернские власти, «посыпались» воинские части — бойцы отказывались выполнять приказы, а когда на них стали нажимать, начали переходить на сторону повстанцев.

Какое-то время слабые и немногочисленные местные войска пытались бороться с разгорающимся пожаром, гоняя партизан по лесам, — занятие абсолютно бесполезное. Антонов применял классическую партизанскую тактику: появлялся там, где не ждали, наносил быстрые удары по продотрядам, мелким красноармейским отрядикам и уходил. Искусно маневрируя, он сковывал основные силы красных, тогда как другие банды громили советскую власть в лишенных защиты волостях. В ответ тамбовские власти требовали подкреплений и еще усиливали нажим, «раскормив» таким образом восстание до размеров крестьянской войны.

Поумнели, но поздно

Карательный беспредел продолжался два месяца, пока назначенный 25 октября новый командующий войсками Тамбовской губернии, бывший царский полковник Редзько, не повел более разумную политику. Он, как сумел, приструнил изрядно разложившиеся красноармейские отряды и запретил расстреливать пленных. Более того, желающие из них могли вступить в красные части. Антонов был бы полным дураком, если бы не воспользовался этим, чтобы внедрить к красным своих агентов, однако у рядовых бандитов появилась хоть какая-то альтернатива.

Впрочем, гуманность все равно запоздала. Опираясь на теперь уже нешуточную поддержку населения, осенью 1920 года восстание перешло в регулярную стадию: повстанцы оформились в Объединенную партизанскую армию Тамбовского края.

Вскоре были введены знаки различия, знамена — красные (!), только надпись не большевистская, а эсеровская, знаменитый лозунг: «В борьбе обретешь ты право свое». Так что теперь два отряда, чтобы разобраться, кто есть кто, должны были сблизиться на такое расстояние, чтобы стали видны буквы на знамени.

Нельзя сказать, чтобы в хозяйственном смысле «народная» власть так уж сильно отличалась от советской. У нее были точно такие же «учет и контроль» населения, продразверстка, запрет свободной торговли хлебом, реквизиция и конфискация продовольствия и вещей. Проводилась и мобилизация — по очень простому принципу: «Не пойдешь — расстреляем».

К февралю 1921-го силы крестьянской армии насчитывали около 10 тысяч человек (не считая «отрядов самообороны» и самостоятельных банд). Причем воевали они хорошо и до марта успешно били красные войска, выигрывая как в боевой, так и в политической работе.

Единство и борьба милосердия и зверства

В отличие от властей, Антонов к населению относился гуманно, карательные меры применял с разбором и строго индивидуально, так что на сторону повстанцев переходили даже многие сельсоветчики и деревенские коммунисты. К пленным, захваченным в ходе боевых действий, подход тоже был индивидуальным. Комиссаров-коммунистов, командиров ждала смерть, рядовые красноармейцы в плену обычно находились 2-3 дня: их усиленно агитировали, а затем не пожелавших присоединиться к повстанцам отпускали.

Эту идиллическую картину портила разве что участь тех, кого до штаба не доводили, а также то, что вне командирских глаз рядовые бандиты вели себя совсем не по приказу. Уничтожали не только сторонников советской власти, но и их семьи, иной раз вплоть до младенцев. Убивали тоже не просто так, а с выдумкой.

Из воспоминаний об антоновском восстании: «10 сентября 1920 года на хутор приехал отряд банды. Переночевали. Утром рано заметили, что из села Чубаровка на Чакино полем быстро бежит человек. Бандиты послали два всадника верховых наперерез, перехватили того человека, поймали, да недалеко была куча соломы. Бандиты зажгли солому и бросили пленника в пламя».

<…>

«Банда антоновцев поймала за рекой Косякина Алексея Павловича и его старшего сына Михаила (17 лет). Сына зарубили, а отца привязали к хвосту лошади и подвели к дому. Посадили его сына (3-5 лет) на эту лошадь верхом и приказали ехать. Ударенная бандитом лошадь помчалась в Иноковку. Алексей Павлович разбился насмерть».

<…>

«Коммунист Дроков Макар Савельич и его сыновья Роман и Василий жили в Инжавино, а жена Макара Савельича осталась дома. Соскучилась по детям и муже, пошла повидаться в Инжавино. Ее встретили бандиты в селе Перевоз… Привели ее в дом купца Архаилова… Дом стоял на отшибе у леса… Вот здесь и издевались над женщиной ни в чем не виновной. Допросили Дрокову и решили к смертной казни: сначала отрезали нос, отрезали груди, выкололи глаза и потом расстреляли».

По части лютости красным до повстанцев было как пешком до Луны…

Остаток зимы в губернии шли настоящие бои. Сперва антоновцы громили красных, пытаясь помешать им сосредоточиться. Затем, собравшиеся, наконец, воедино красные гонялись за повстанцами. Прибывшие с фронта войска в обстановке «народной войны» разлагались буквально на глазах, а частей, подобно казачьим, специально выдрессированных для усмирений, красные не имели.

Конец мятежа, скорый и бесславный

27 апреля 1921 года командующим войсками Тамбовской губернии был назначен бывший командующий 5-й армией РККА Михаил Тухачевский. Дворянин по отцу, по матери он происходил из крестьян Пензенской губернии, вырос в имении и в социальном устройстве русской деревни разбирался, как и в крестьянской психологии.

Новый командующий изменил тактику. Тухачевский поставил задачу: преследовать крупные банды неотступно и до полного уничтожения. Через месяц численность отрядов повстанцев уменьшилась в 10 раз и составляла всего около 2250 человек. Но главной причиной тому были даже не военные действия, сколько карательная политика нового командующего, сумевшего решить основную проблему тамбовского восстания — смычку повстанцев с населением.

Крестьяне, жившие в кошмарных условиях тотального террора, хотели к тому времени только одного — чтобы кто-нибудь наконец победил и все это кончилось. Однако помогать большевикам в достижении победы крестьяне были не намерены. Бандиты ходили рядом, были зачастую своими же селянами и могли покарать за «измену» в любую из ночей. Как доказать им, что власть переменилась?

По каждой деревне были составлены списки всех известных ЧК повстанцев. Затем в деревню приходил вооруженный отряд, руководители операции собирали всех мужчин, проверяли по своим и по сельским спискам (отсутствующие без уважительной причины тут же зачислялись в бандиты). Но это было не главное. Главным было добиться приговора сельского схода о помощи властям против бандитов. За пособничество красным Антонов карал смертью, и если мужики сделают то, что требует власть, обратного пути у них уже не будет.

Методов было много. Семьи бандитов отправляли в концлагеря (которые через пару недель захлебнулись), сжигали бандитские дома, чтобы те не могли вернуться в деревню. Самой же эффективной мерой оказалось взятие заложников, но не так, как осенью, а с разбором, по спискам ЧК, тех, кто связан с бандами. Кстати, согласно законам военного времени, за бандитизм и пособничество полагалась высшая мера социальной защиты, так что если бы красные действовали по закону, они бы перестреляли около 10% населения как минимум. Но так не делали.

Вот как это выглядело на примере действий одного из отрядов. Первой деревне — да, не повезло. В ней взяли 40 заложников и половину расстреляли на глазах у сельского схода, после чего крестьяне указали все известное им оружие и выдали скрывавшихся бандитов. Но уже во второй деревне молва опередила красноармейцев: бандиты ретировались, частично вместе с семьями, и сход сразу принял нужное власти решение. Опустевшие дома сожгли — в огне пачками рвались патроны, то есть ошибки, в общем-то, не было.

Ну и, само собой, сдавшимся рядовым бандитам обещали прощение, руководителям — жизнь, не сдавшихся добивали.

Во многих тамбовских деревнях крестьяне восприняли жестокость карателей как долгожданный повод встать на сторону власти. В других случаях их заставили это сделать силой. А самое главное — все эти военные игры по лесам осточертели повстанцам, кроме самых упертых (большей частью эсеров). Уже в конце июля 1921 года Тухачевский докладывает результаты операции. За три месяца было обезврежено 16 369 повстанцев, из них убито в бою 4515 человек. По неполным сведениям, расстреляно было 274 заложника. Все это — не считая самосуда со стороны как красных отрядов, так и населения. Но с этим ничего поделать было нельзя.

Елена ПРУДНИКОВА