В Советском Союзе было немало знаковых вещей — митинги, очереди, КГБ, бесплатные квартиры. Но главными, без которых невозможно представить советскую действительность, являлись партийные собрания. Недаром в советские времена была популярна поговорка «англичанка держит мужа делом, француженка — телом, итальянка — грацией, а русская — парторганизацией»…

Официальная советская пропаганда не уставала твердить, что партийные собрания обязаны своим рождением гению Ленину. Дескать, это с его легкой руки молодые партийцы в годы царского гнета собирались в каком-либо неприметном домишке своего товарища, ставили для виду на стол бутылку и простенькую снедь, рассаживались кружком и обсуждали важнейшие проблемы. Например, как распространить прокламации, кого из членов партячейки отправить за оружием в соседний город или где взять деньги для организации подпольной типографии.

Все эти вопросы ставились на повестку дня и активно обсуждались. В итоге большинством голосов принималось решение, которое изменить было нельзя. Ведь главное требование демократического централизма — одного из основных пунктов марксизма-ленинизма — подчинение меньшинства большинству.

Пропагандисты лукавили. Партийные собрания, точнее форма, в которой они проводились, коммунисты заимствовали у первых христиан. Тех самых, что собирались в римских катакомбах.

Графин на кумаче

Разумеется, между собранием христиан где-нибудь под камнями Виа Латина и собранием первичной партийной ячейки ткацкой фабрики имени Сакко и Ванцетти дистанция огромного размера. Одно дело быть христианином в Древнем Риме, где за принадлежность к религиозной общине могли лишить недвижимости, изгнать из города, а то и повесить вниз головой, и другое — сидеть в актовом зале родной фабрики, дыша спертым воздухом, слушать убаюкивающую речь очередного выступающего и разглядывать президиум. Тот по традиции восседал за столом, покрытым кумачовой скатертью, на которой обязательно стоял графин с водой (а вдруг у кого-то в горле запершит?).

Но сходство между ними тоже имелось. Во-первых, и христиане и коммунисты решали важные вопросы. Во-вторых, придерживаясь определенной процедуры. И последнее: в обоих случаях собрание проходило под бдительным оком своих кумиров. В первом случае — Господа нашего Иисуса Христа. Во втором — Маркса, Энгельса, Ленина!

Дальше шли отличия. Партийные собрания, хоть и считались живым творчеством масс, всегда проходили по одним и тем же канонам с соблюдением всех формальных процедур.

Для начала избирался президиум. Как правило, он состоял из председателя, его членов и секретаря. Это были люди заслуженные, авторитетные, проверенные. Секретарем выбирали как минимум партийца с навыками стенографирования или же хорошо владеющего пером. Ведь ему предстояло оформлять протокол и записывать речи выступающих. А выступающие, чтобы не нарушать временной регламент, иногда говорили и быстро, и не всегда внятно,так что только успевай водить пером по бумаге.

После того как голосовали за президиум, выбирали ведущего. Чаще всего им становился или сам парторг, или человек, имеющий опыт ведения собраний и способный, в случае необходимости, ускорить его ход. Или притормозить, если кто-то из выступающих нес околесицу. Такие случаи бывали: люди есть люди, даже если они коммунисты.

На повестке дня одна х…

Для обсуждения каких вопросов собирались на партийное собрание? Повод мог быть любым.

Чтобы партийную работу в коллективе признали удовлетворительной, собрания следовало проводить ежемесячно. И хорошо если партийные ячейки были небольшими — несколько десятков человек. Но ведь были коллективы, в которых работали сотни, тысячи членов партии. И у каждого свои дела и заботы, каждый спешит домой. Поэтому собрать людей было не так-то просто, и этот пункт для парторга был одним из важнейших. А для того чтобы решение собрания было правомочным, следовало собрать более половины членов парторганизации.

Часть вопросов, вынесенных на обсуждение, могла быть спущена сверху — из райкома, обкома и еще выше. Но некоторые рождались прямо на производстве, там, где существовала первичная парторганизация. Например, обсуждение организации социалистического соревнования. Или невыполнение производственного плана.

Но это были вопросы, скажем так, второго плана. Первыми были те, что спускались сверху.

Например, в 1956 году, когда Хрущев выступил на XX съезде КПСС с докладом о культе личности Сталина, ЦК потребовал, чтобы первичные организации на местах тоже обсудили эти вопросы. И разумеется, выразили поддержку.

Это было непростое задание. Ведь большинство членов партии, как это ни прискорбно, любили Сталина. И пресса, которая в течение тридцати лет убеждала страну в том, что Сталин ведет непримиримую войну с врагами, заставила людей верить кремлевскому богу. А тут приходит какой-то лысый реформатор и начинает утверждать обратное!

Показателен такой эпизод 1956 года. В одном из районов практически все парторганизации хрущевский доклад обсудили и высказали одобрение. И лишь районная больница, которой руководил фронтовик и ярый сталинист, тянула время. Тогда секретарь райкома назначил дату партсобрания и пообещал приехать.

В час икс все собрались. Проголосовали за повестку. Попросили выступить — желающих не нашлось. Тогда секретарь, обливаясь холодным потом, попросил выступить заведующего больницей. Тот, поиграв желваками, послал парторга на три буквы. Положение спас секретарь райкома. Он приказал всех распустить, закрылся с заведующим в его кабинете, выпил на пару с ним бутылку спирта и к утру сдал протокол с необходимыми записями. Спустя десятилетия завбольницей (кстати, потом он эмигрировал в Израиль) жаловался: «Я ведь ходил в атаку с именем Сталина, он меня орденами награждал, а его возьму и сдам? Да ни за что! А в незаконность репрессий я тоже не верю! Врагов надо уничтожать? Вот он и уничтожал!»

А был ли мальчик?

Главный вопрос, который возникает сегодня, — кому это было нужно? Ведь партсобрания быстро превратились в пустую формальность. Начиная с 1960-х годов всем стало все до лампочки. Рядовые коммунисты голосовали за то, что им велели. Парторги выслуживались перед райкомами. Райкомы отсылали наверх липовые отчеты, где «за» и «против» стояли там, где надо. Так что зачастую вся партийная работа была имитацией и фальсификацией.

Тех же, кто считает, что партсобрания были формой народной демократии, тоже можно понять. Ведь на партсобрании все были равны. Там не было ни слесарей, ни инженеров, ни начальников, ни «эллинов», ни «иудеев». Одним словом, все — коммунисты. И как коммунист коммуниста, рабочий мог спросить у директора напрямую: «Почему мне так мало платят?» Или поинтересоваться: «Почему в магазинах ничего нет, кроме морской капусты и хамсы?»

Может ли сегодня рабочий спросить о чем-то подобном у директора? Сомнительно — сегодня они находятся на разных концах пирамиды и почти не пересекаются. А если что-то подобное и случится, это будет последний вопрос любознательного рабочего. Имеется в виду, на этом предприятии.

Хотя в советские времена острые вопросы тоже не приветствовали. Один мой знакомый, бывший коммунист, находясь подшофе, обрушился с критикой на власть, которая «развела дефицит»! Его быстро приструнили — оформили протокол о нарушении общественного порядка, выписали штраф, а по итогу из партии исключили.

Но не за критику власти. За пьянство. Зато теперь он на всех углах рассказывает о том, что стал жертвой тоталитаризма. И жалеет, что его не посадили. Ведь в этом случае он мог бы считать себя репрессированным.

Наверное, надо было врезать парторгу между глаз. И все вышло бы так, как надо!

Дмитрий КУПРИЯНОВ