«Революция пожирает своих детей» — формула, выведенная Дантоном в момент встречи с мадам гильотиной, казалось бы, актуальна всегда. И для всех. Хотя, если внимательно смотреть в прошлое, эта формула работает довольно избирательно…

В огненных вихрях революции нередко вызревают личности, которые революции не по зубам. Как говорится, кишка тонка. Вспомните революционеров сталинской закваски — Кагановича, Молотова, Микояна. Палачи, отправившие на эшафоты миллионы ни в чем не повинных людей, чьи подписи украшали почти каждый расстрельный список 1930-1940-х годов, вопреки логике уцелели, дожили до глубокой старости и умерли, окруженные внуками и правнуками, в собственных постелях, как праведники и герои.

И такие персонажи были во все времена. Один из них — Жозеф Фуше. Христианин, отвергший Христа. Якобинец, отправивший на эшафот Робеспьера и десятки других друзей-якобинцев. Верный слуга Директории, предавший Директорию. Один из главных сподвижников Наполеона, сдавший Наполеона.

Мятеж против мятежа

В жизни этого вероломного честолюбца было немало позорных и страшных страниц. Но одна из самых «живописных» и впечатляющих — это период с октября 1793-го по апрель 1794 года.

34-летний якобинец, который до революции был служителем духовного ордена, преподавал философию и математику и даже дослужился до начальника колледжа в Нанте, прибыл в Лион в начале ноября 1793 года.

Надо сказать, что у Лиона был повод для мятежа. Город встретил события 1792 года с симпатией. В столице ткачей имелось немало людей с революционными убеждениями. Существовал даже якобинский клуб, чья программа была радикальней, чем у столичного собрата. Лионцам, чьим главным кормильцем был шелк, казалось, что пришедшие к власти люди сумеют оживить производство, наладить торговлю, снизить цены на продукты и жилье.

Но шло время, а революционеры только и делали, что принимали законы о новых налогах. А собранные деньги тратили на оплату революционного трибунала, никому не нужные праздники и увеселения бедноты. Местный предводитель якобинцев Жозеф Шалье, священник-расстрига и мелкий торговец, был идеалистом и человеком крайне своеобразным.

Когда в Париже разрушили Бастилию, он прибыл в столицу, отыскал большой камень из стен Бастилии и в течение шести дней тащил его в свой город. После чего установил на площади и провозгласил его «революционным амвоном». Отныне свои речи он произносил исключительно стоя на этом камне.

Но революционная романтика быстро закончилась — пришла пора террора. По просьбе Шалье из Парижа привезли гильотину, намереваясь пустить ее в работу. И народ взбунтовался. Шалье и его соратников арестовали. И в июле 1793 года Жозеф Шалье на своей шее испробовал, что такое гильотина. Так как палач, управлявший механизмом, был новичком, слишком тупой нож трижды опускался на шею Шалье. Но безуспешно — тот был жив. На четвертый раз палач сжалился и отсек ему голову саблей.

Призванные революцией

Когда в Париже узнали о лионском мятеже, то сильно обеспокоились. Тем более что очаги контрреволюции вспыхнули и в Тулоне, и в Марселе. И якобинцы решили на примере Лиона показать, что будет с теми, кто противится ходу истории. Решили ввести в Лион войска, мятежников казнить, дома разрушить, а в центре бывшего города воздвигнуть в назидание потомкам колонну с надписью: «Лион боролся против свободы — Лиона больше нет».

В течение двух месяцев Лион отбивался от превосходящей его по численности революционной армии.

9 октября 1793 года Лион пал. В город вошла революционная армия. Разрушением города должен был заниматься посланный Конвентом Жорж Кутон. Инвалид, который передвигался на носилках (у него были парализованы ноги), прибыл в город и… был сражен его красотой. Он не смог выполнить приказ Конвента и только имитировал бурную деятельность, угрожая лионцам, но не предприняв никаких действий.

И Конвент, видя это, решил все же довести свои угрозы до конца. Для этого в Лион были посланы бывший актер Жан-Мари Колло д’Эрбуа и бывший учитель и монах Жозеф Фуше.

Говорили, что e д’Эрбуа по отношению к Лиону были личные счеты: когда он был актером, в Лионе его освистали. И с тех пор мелкая и тщеславная душонка лицедея жаждала мести. Но у Фуше поводов ненавидеть Лион не было. Более того, хладнокровный и хитроумный Фуше до прибытия в Лион избегал кровопролития. Он понимал: казни — это всего лишь один из способов держать людей в страхе и повиновении. Но для этого вполне достаточно угроз. И многие лионцы, зная о нраве осмотрительного и крайне осторожного Фуше, полагали, что и на этот раз он будет вести себя точно так же.

Но эти надежды были тщетными. Фуше чутко прислушивался к настроениям, царящим в Конвенте. А там жаждали большой крови!

Актер умирает в режиссере

Главная роль в кровавой лионской трагедии принадлежала Жозефу Фуше. Он начал с того, что устроил грандиозный фарс: пышные символические похороны Жозефа Шалье. Для этого было организовано шествие, впереди которого шли четверо якобинцев. Они с почестями пронесли по городу носилки, на которые установили бюст Шалье, урну с его прахом и клетку с голубем — невинная птица якобы навещала приговоренного к смерти революционера в тюрьме. За носилками санкюлоты волокли по мостовой церковную утварь, конфискованную из городских соборов. Замыкал процессию осел с епископской митрой на голове и Библией, привязанной к хвосту.

Церковную утварь привезли на главную площадь и торжественно сожгли. Этим был дан сигнал к расправе. Началось настоящее безумие. По городу ходили саперы, которые закладывали взрывчатку под фундаменты домов. После этого женщин и детей вооружали кирками и лопатами и заставляли ломать то, что уцелело после взрыва. В течение нескольких дней прекрасная архитектура города была уничтожена.

А Фуше тем временем разгружал тюрьмы, где томились тысячи людей. Он отказался от применения гильотины. Дескать, этот механизм слишком медлителен и неэффективен. И приказал доставить 60 случайно выбранных арестантов на равнину Бротто, расположенную на противоположном берегу реки Роны.

Там уже их ждали пушки. Людей связали попарно, образовав мятущийся клубок. И начали палить из пушек. Люди превращались в окровавленные клочья. У некоторые были оторваны руки и ноги, из разорванных животов волочились окровавленные кишки. Несчастных добивали кавалеристы. В награду тем, кто стрелял и рубил, разрешали снимать одежду с еще теплых тел.

На следующий день Фуше приказал таким образом убить еще 208 человек. И если в первый раз трупы зарыли в специально вырытом рву, то в последующие дни разорванные тела сбрасывали в Рону. Фуше объявил, что это пропагандистский трюк: дескать, пусть тела плывут до Тулона, где их увидят остальные мятежники и ужаснутся ярости революционного народа.

Казни продолжались в течение нескольких недель. Люди, трепетавшие от ужаса, стали жаловаться на действия палачей. В Париже забеспокоились, вызвали в конвент д’Эрбуа. И бывший актер, не моргнув глазом, заявил, что этот способ казни — наиболее гуманен. «Да, мы уничтожили 200 осужденных одним залпом, и нас упрекают за это. Разве не понятно само собой, что это было актом гуманности? Когда гильотинируют 20 человек, то последний из осужденных 20 раз переживает казнь, в то время как таким путем 20 предателей погибают одновременно».

А Фуше, оставшись один, снизил количество казней. Гильотина продолжала работать, но хитрец Фуше на всякий случай периодически казнил еще и якобинцев. Ему нужно было подстраховаться со всех сторон.

И что вы думаете? Трюк сработал. Фуше вовремя уловил новое дуновение в Конвенте — там решили сменить тактику и начали убивать тех, кто слишком рьяно жаждал крови.

В начале апреля 1794 года Жозеф Фуше покинул Лион. Он оставил за спиной разрушенный город и гору трупов. Всю последующую жизнь он тщательно маскировал следы преступлений: уничтожал документы, перекладывал вину на д’Эрбуа, даже скупил все медали, которые выпустили по случаю подавления мятежа в Лионе.

Жозеф Фуше истребил все, что напоминало о его роли в лионском терроре. Все, кроме памяти.

А это единственный документ, не поддающийся уничтожению.

Дмитрий КУПРИЯНОВ