Весной 1823 года общественность небольшого белорусского городка Велиж была взбудоражена загадочным убийством трехлетнего мальчика. Следствие по этому делу продолжалось 12 лет, но закончилось ничем.

СТРАШНАЯ НАХОДКА

2 мая 1823 года в небольшом леске на окраине Велижа было случайно найдено тело маленького мальчика, приблизительно трех лет от роду. Первоначальный осмотр осуществляли аптекарь Лангебек и доктор Левин. Они установили, что на трупе имеются многочисленные ранки, которые могли быть оставлены, например, зарядом дроби. Впрочем, по приказу городского головы Хрулевича тело тем же вечером забрали в полицейскую управу.

По мнению Левина, мальчик умер от переохлаждения и потери крови (труп был совершенно раздет). Установить личность ребенка не удавалось, но в ходе опроса выяснилось, что у мещанки Агафьи Ивановой пропал сын Федор. Правда, произошло это еще на Пасху — 22 апреля.

Семья жила на окраине Велижа и считалась неблагополучной. Муж Агафьи — рядовой инвалидной команды Емельян Иванов — крепко выпивал. Не отставала от него и супруга, которая занималась преимущественно выпрашиванием милостыни и распространением сплетен. Вместе с Ивановыми проживала сестра Агафьи — Харитина Прокофьева — с четырехлетней дочерью Авдотьей.

5 мая Агафья словно очнулась. В сопровождении мужа и Харитины она явилась к следователю и рассказала душераздирающую историю. После обеда на Пасху Федор и Авдотья пошли погулять. Вернулась девочка одна. «Где Федя?» — спросила Агафья. Девочка ответила, что они хотели погулять в лесу, но брат остался стоять на мосту через небольшой ручеек — смотрел, как возводят новый дом. Больше она его не видела.

Харитина рассказала сестре, что недавно слышала, будто жительница деревни Сентюры Анна Еремеева еще 25 марта предсказала: «В первый день Светлого Христова Воскресения одна христианская душа будет загублена евреями». Накануне Пасхи все та же Еремеева выразилась конкретнее: «Христианский мальчик назначен страдать в большом еврейском доме. Угловом, каменном, что против входа на рынок».

По описанию дом подходил под шинок Мирки Аронсон. В подтверждение Харитина привела к Агафье Марию Терентьеву — подругу Еремеевой, слышавшую оба предсказания. Та поворожила и, вылив воск в воду, уверенно сообщила: мальчик находится в доме Мирки, в подвале, и его еще можно забрать живым.

Но Агафья в шинок не пошла, а отправилась в Сентюры. Там она самолично выслушала рассказ Еремеевой. Три дня Иванова собиралась с мыслями, а потом с мужем и сестрой отправилась к следователю. Ей предъявили тело, и она опознала сына.

СОЮЗ СУМАСШЕДШЕЙ И ПРОСТИТУТКИ

Агафья твердила, что Федор убит евреями, а поскольку заключение тоже составлено евреями, то верить ему нельзя.

Заметим, что Еремеева и Терентьева были личностями известными. Первая — очевидная душевнобольная, вторая — спившаяся проститутка. Обе они занимались ворожбой и сошлись на этой почве.

Однако следователь пошел навстречу Ивановой. В шинке Мирки Аронсон, где на втором этаже она проживала со своими родственниками, был произведен обыск. Результатов он не дал — в доме даже не оказалось подвала. Но Терентьева уверенно заявила, что видела, как Федора вела за руку Ханна Цейтлин — родственница Аронсонов.

Следствие уцепилось за показания Терентьевой. Из Витебска выписали другого судебного эксперта, после чего из дела пропало первое медицинское заключение и появилось новое — подогнанное под версию о ритуальном убийстве. Глубокие раны якобы нашлись «по всему телу». На конечностях, шее и лице обнаружились следы «от крепких повязок», а вдобавок «над мальчиком был произведен обряд обрезания». О дроби — ни слова.

В России еще с 1817 года действовал указ Александра I, запретивший возбуждать дела о ритуальных убийствах в отношении евреев. Но местные власти про него словно забыли. Суд Велижского повета совместно с магистратом вынес решение: ребенок убит евреями из простой неприязни к христианам. Других версий и быть не может.

Однако персонально никого не обвинили, всего лишь оставив Цейтлиных и Аронсонов «в сильном подозрении». Дело ушло в Витебск на утверждение губернских властей. В Велиж был послан следователь Смушко, который сразу же отбросил «ритуальную версию» и приказал взять под стражу Еремееву и Терентьеву.

«ЖИЛ-БЫЛ ХУДОЖНИК ОДИН»

После допросов оказалось, что они путаются в показаниях и противоречат друг другу. Терентьева договорилась до того, что вместе с солдатской вдовой Авдотьей Максимовой (много лет служившей в доме Цейтлиных) помогла евреям выкрасть Федора, выкачать у него кровь, а затем утопить в реке. Но Смушко помнил, что мальчика нашли в лесу. Горе-свидетельниц он выгнал и попытался разыскать строителей, на которых смотрел Федор.

Следы привели в имение художника средней руки Александра Орловского. Смушко разыскал одного из рабочих, который оказался крепостным плотником, прибившимся к артели для заработка.

Незадолго до убийства Орловский оскандалился: по заказу велижских католиков написал картину «Жиды, выцеживающие кровь из тела замученного ребенка». Ее разместили на фасаде костела, но иудейская община возмутилась: одному из «злоумышленников» художник придал черты весьма уважаемого в городе еврея. Картину сняли, но Орловский, известный своими антисемитскими выходками, в марте 1823 года предложил ее в новой редакции. Теперь портретное сходство с местными евреями, включая велижского раввина, получили все персонажи.

На этот раз снять картину не удалось из-за заступничества местных католиков. Смушко историей заинтересовался, чем вызвал неудовольствие Орловского, который уехал в Петербург и стал жаловаться на преследования своим знакомым. Одновременно до столицы дошло прошение Терентьевой возобновить расследование в отношении Цейтлиных и Аронсонов и жалоба, что ее показания оставлены без внимания.

А власть в столице уже сменилась: вместо либерального в национальных вопросах Александра I на престол сел ярый консерватор Николай I. В Велиж отправили комиссию во главе с генерал-губернатором князем Николаем Хованским. Сам князь делом интересовался мало, поручив его надворному советнику Страхову. Смушко передал тому показания плотника, который видел, как маленький мальчик углубился в лесок, а через некоторое время вдалеке раздались собачий лай и выстрелы. Страхов высмеял Смушко: столичный чиновник был уверен в том, что убийство ритуальное.

СЛУЧАЙНЫЙ ВЫСТРЕЛ

Смушко отстранили от дела, а семьи Цейтлиных и Аронсонов, а также еще несколько десятков евреев отправили под арест. Но они твердо настаивали на своей невиновности, несмотря на жесточайшие условия содержания. Более того, велижские евреи обратились с жалобой к Николаю Мордвинову — председателю департамента гражданских и духовных дел Государственного совета.

Тем временем Страхов обрабатывал «свидетельниц», пытаясь сделать так, чтобы их показания не сильно противоречили друг другу. С трудом (все-таки он имел дело с душевнобольными и спившимися женщинами) ему это удалось.

Дополнив картину выдуманными ксендзом Томашевичем и выкрестом Грудинским переводами иудейских текстов и целой кучей бредовых свидетельств о жестоких убийствах христианских детей в Велижском повете, Страхов и Хованский в 1831 году вынесли обвинительное заключение на суд Сената.

Два года сенаторы рассматривали десятки томов чепухи, собранной фальсификаторами. Если бы не активное противодействие Мордвинова, вердикт был бы обвинительным. К счастью, единого мнения Сенат не высказал, и дело ушло в Государственный совет. В 1835 году (через 12 лет после начала следствия!) рассмотрение закончилось оправданием евреев.

За это время в тюрьме умерли Мирка Аронсон, Шмерка Берлин, Шифра и Гирш Цейтлины. Настоящие преступники так и не были найдены, хотя это нетрудно было сделать.

Еврейская община Велижа вела собственное расследование. Его результаты, известные, между прочим, местным властям, были таковы: Федору, видимо, наскучило стоять на мосту, и он свернул в лес. Там его путь пересекся с чьей-то охотой. Сквозь кустарник маленького ребенка можно было спутать с небольшим зверем.

Последовал выстрел, ставший роковым. Его-то и слышал плотник. Скорее всего, малыш был только ранен, но «влипать в историю» охотник не захотел. Он предпочел раздеть раненого ребенка, чтобы холод довершил дело, после чего скрылся.

Стрелок, видимо, был человеком влиятельным и прибегнул к помощи городского головы. Тело изъяли из аптеки Лангебека, дробинки удалили, ранки углубили, а над трупом надругались, придав ему вид умерщвленного по иудейскому обряду. Акт осмотра тоже изъяли, чем окончательно запутали следователей.

Евреи Велижа предполагали, что охотником мог быть Орловский, чье имение находилось неподалеку. Подозревал что-то подобное и Смушко, но, не имея подлинного медицинского заключения, не смог связать все звенья цепи воедино.

Впрочем, прямо обвинить художника никто так и не решился. А Мордвинова белорусские евреи еще долго поминали добрым словом в специальной молитве.

Борис ШАРОВ