Помните, как кот Матроскин из всеми любимого мультика «Простоквашино» говорил товарищу Печкину про посылку? «Это мой дядя прислал. Он на гуталиновой фабрике работает, у него этого гуталину — ну просто завались…» Ничего криминального в этой фразе не увидел ни один цензор.

Вот если бы «усатый дядя» кошелек украл в трамвае, тогда да — стыд ему и позор! А гуталин с фабрики — эка невидаль. В СССР каждый гражданин хоть раз в жизни уж точно что-то стянул с работы. Для таких людей даже придумали специальный термин — несуны.

«Неси с работы каждый гвоздь…»

Советская государственная идеология четко гласила: у нас в стране все общее. «Ну а раз общее, значит немножко и мое», — думал каждый. Чего ж не взять, если надо? И тащил потихоньку с фабрики, завода, колхоза…

На первых порах государство, как могло, боролось с этим явлением, и даже иногда достаточно жестко. Ведь недаром в 1932 году вышло постановление, которое в народе называли «Законом о трех колосках». По нему за хищения государственной и колхозной собственности предусматривался расстрел, а при смягчающих обстоятельствах — десятилетний срок. И ведь действительно за горсть зерна арестовывали, сажали, а то и к стенке ставили. Даже есть статистика, согласно которой по этому постановлению в стране было осуждено 183 тысячи человек. Однако полностью такое явление, как мелкое расхитительство, никакие кары не искоренили.

В сталинские годы тащили, конечно, меньше. Расцвет деятельности несунов пришелся на время правления Хрущева и особенно Брежнева.

В застойные времена тотального дефицита воровали все. Крали те, кто товар производил, и те, кто охранял, и те, кто распределял и продавал. Классик сатиры это явление описал коротко и емко: что охраняешь — то имеешь.

Офисные сотрудники тащили ручки, бумагу, скрепки, папки и другую канцелярию. Строители — краску, кирпич, цемент. На трикотажной фабрике девчонки надевали на себя сразу по пять пар фирменных трикотажных трусов. Работники заводов тащили все, что производилось на предприятии.

Есть даже анекдот про человека, который каждый день провозил через проходную пустую тачку. Убедившись, что тачка пуста, его пропускали, вот тачками-то он и приторговывал.

Габаритные вещи воровали через дырку в заводском заборе или перебрасывали через него, а затем, выйдя с территории, забирали домой. Мелочь, не стесняясь, проносили прямо через проходную, карманы никто не обыскивал, небольшие сумки и портфели тоже, конечно кроме режимных предприятий, там пронести было сложнее.

Хотя и на секретных предприятиях умудрялись подворовывать. Интересную схему хищения в середине 1960-х придумали работники самого крупного ограночного предприятия страны — смоленского «Кристалла». Они присваивали себе отходы, которые оставались после обработки камней. Их прятали в ушной раковине, полости рта или за щекой, чтобы проглотить при риске быть обнаруженным. Накопив отходы, можно было получить маленький камушек и обработать его.

Рабочие разных фабрик при встрече с друг другом, как говорится, на «нейтральной полосе» зачастую договаривались о своеобразном бартере, типа «а у тебя что есть на работе, а у тебя что можно взять?». Так и строили дачи и гаражи: кто-то краску «достанет», кто-то шифер «умыкнет».

Смекалка в помощь

А уж как воровали продукты! Мясо с мясокомбинатов выносили чуть ли не в трусах. С кондитерских фабрик в лифчиках выносили конфеты. В колхозах тащили все, начиная с комбикормов и заканчивая свеклой…

А спиртное? С коньячных заводов просто спиртопроводы прокладывали. Выносили в запаянных трубах якобы в процессе ремонта. В резиновых грелках, примотанных к телу. Даже в презервативах.

Некоторые, чтобы вынести спирт за проходную, проявляли чудеса сообразительности. Так, один рабочий утром пришел на винный завод с розочкой, а вечером вынес ее в бутылке, уверяя вахтера: «Цветочек жене купил!» Понятно, что в емкости была не вода.

Другие «умельцы» сверлом вытачивали в обыкновенном ломе пустоту. Туда заливали спирт и спокойненько выходили через проходную.

Авиационщики и вовсе умудрялись выжать спирт из земли. Есть одна легенда про замполита, который строго-настрого требовал сливать остатки спирта с самолета прямо в землю.Так вот смекалистые мужики вырыли ямку, туда поместили емкость, затянули сверху марлей и засыпали землей. «Излишек» сливали только сюда. Даже самолет на обслуживание научились подгонять тютелька в тютельку к этому «хранилищу», А потом ночью тайком забирали добычу.

Ну, пожалуй, проще всего было воровать в общепите. К примеру, сметану разводили кефиром, забирая остатки себе, кефир разводили молоком. Само молоко тоже воровали, причем весьма изобретательно — чтобы молоко не портилось, в него добавляли пищевую соду, списывая при этом часть молока как «испорченное» и забирая себе домой. Супы варились без мяса (на комбижире), после чего при выдаче в тарелку клался кусочек мяса. Воровали даже чай. Отсыпали заварку для себя, а в кастрюлю кидали жженый сахар.

Иногда дело доходило совсем уж до абсурда, когда из театров пропадали сценические костюмы для актеров. Казалось бы, уж зачем они нужны в обыденной жизни? А ответ прост — сами же актеры похищали костюмы, чтобы потом «халтурить» на праздниках, облачаясь в них.

Привычка к воровству по месту работы у русского человека была настолько в крови, что красть готовы были что и где угодно. Эрнст Неизвестный вспоминал, как устраивающийся на работу Юрием Любимовым шофер обошел Театр на Таганке, всюду посмотрел и заявил, что стащить отсюда нечего. Режиссер спросил, зачем ему воровать при хорошей-то зарплате.

Но водитель все равно не согласился работать у Любимова.

Дефицит провоцировал и мелкое уличное воровство. Однажды за рубежом Владимира Высоцкого задержал полисмен, увидев, как тот перед заходом в дом, куда его пригласили, привычно снимает со своей машины дворники и зеркала заднего вида (в СССР их могли за считаные минуты свинтить, пока водитель отлучился). Высоцкий и подоспевшая на помощь Марина Влади долго доказывали правоохранителю, что Владимир Семенович не вор.

Главное — не превысить норму

В брежневские времена несунов по-настоящему не наказывали. Конечно, с ними боролись, объявляли выговоры, лишали премий, прорабатывали на собраниях и высмеивали в киножурнале «Фитиль». Но что касается уголовных дел, то заводили их крайне редко. Более того, даже увольняли несунов крайне редко — от смены кадров ситуация не изменится, да и рабочих всегда не хватало.

На каждом предприятии существовали свои неписаные понятия об объеме и форме допустимого выноса. Ну, например, вынести за раз кило сахара можно, а мешок — уже нельзя. Или начинку радиоприемника выноси горстями, а готовое изделие в сборке — извини.

Несуны подвергались осуждению и осмеянию, будучи представленными в жалком виде на многих агитационных плакатах. Тех, кто превысил негласный порог по выносу, увольняли «по собственному желанию».

Несунов отдавали под суд очень редко. А уж если это происходило, то мелкие воришки были искренне удивлены, за что с ними так обошлись — ведь все так делают.

Да и смысла карать по всей строгости закона несунов не было — воспользоваться полученным от воровства доходом в масштабах, хоть немного превышающих цену бутылки водки, было затруднительно. По крайней мере, ни на «мерседесы», ни на дачи на Мальдивах они не накопили.

Ирина ЕРОФЕЕВА