«О гробах, тараканах и пустых внутри бабах» — так называется один из лучших фельетонов Аркадия Аверченко, опубликованный в 1921 году в книге «Записки Простодушного». Автор рассказывает о трех русских беженцах в Константинополе, вынужденных зарабатывать на хлеб причудливым способом. Бывший журналист, лежа в гробу в кабинете гадалки, отвечал на вопросы клиентов. Вчерашний поэт, залезая в картонное чучело, рекламировал ресторан. А «состоящая при зеленом таракане» сестра журналиста записывала ставки при тараканьем тотализаторе.

При всей курьезности ситуации Аверченко не слишком исказил действительность. Эвакуированные в Константинополь военнослужащие Русской армии Врангеля открыли в городе несколько игорных заведений под брендом «Русское лото».

А когда власти Антанты запретили этот бизнес, эмигранты устроили невиданные дотоле тараканьи бега. Тотализаторы, принимавшие ставки на насекомых, стали чем-то вроде «скачек для бедных». Впрочем, суммы там проигрывались немалые — до 100 тысяч лир.

Тараканьи бега получили большую известность — «русскую придворную игру» упоминал, в частности, Михаил Булгаков в пьесе «Бег».Хотя Константинополь остался лишь эпизодом истории белой эмиграции, проблема заработка остро стояла перед изгнанниками на протяжении 1920-1930-х годов. При этом тема считалась крайне деликатной эмигранты стеснялись говорить даже в частных разговорах.

Мечта о «бисквитной фабрике»

Среди беглецов из России на особом положении оказались «сливки» русского дворянства, имевшие родственные связи с аристократией и королевскими семьями Европы. Неплохо шли дела у прослойки технических специалистов, а также у опытных коммерсантов, открывших дело за рубежом. Но кроме них мало кто из эмигрантов мог похвастать материальным благополучием.

Без знания языков эмигрантам не приходилось думать о работе в интеллектуальной сфере. Штаты русских благотворительных организаций, библиотек, редакций газет и журналов не вмещали всех образованных людей. Так что большинство шло работать в отрасли физического труда.

Русских изгнанников нанимали фабрики, мастерские, сфера обслуживания, фермы и плантации буквально по всему миру — от Египта до Парагвая. Вопрос упирался лишь в наличие трудовых навыков. И здесь тяжко приходилось не только изнеженным «барчукам» и дворянским дочкам, но и вчерашним офицерам. Помыкавшись, ветераны Гражданской войны все же поступали в чернорабочие, судомойки, официанты и полотеры.

Эмигрант Зиновий Арбатов в книге «Без неба (в Америке)» (1926) писал, что русские интеллигенты, попавшие в США, после бесплодной беготни «начинают мечтать о том, чтобы попасть на бисквитную фабрику, где уже работает несколько десятков русских интеллигентов». Напряженная «гонка» за куском хлеба не оставляла приезжим шансов сносно выучить английский язык и влиться, по выражению Арбатова, «в гущу подлинной американской жизни банков, контор и учреждений».

«Приходится изощряться»

К счастью для русских, в эпоху Интербеллума (межвоенного периода) существовали целые сферы деятельности, отданные на «откуп» скитальцам и переселенцам. Например, по Парижу колесила многочисленная «армия» русских таксистов (в празднике «День русского шофера» в 1926 году приняли участие 322 человека). В индустрии моды в том же Париже в 1926 году, по данным журналиста Юрия Майского, работало 3000 русских, главным образом женщины. Они трудились мастерицами, закройщицами, упаковщицами, продавщицами. Некоторые сделали карьеру манекенщиц — их называли «счастливицами моды».

Но и такая работа подходила не всем. В особенно трудном положении по понятным причинам оказались инвалиды войны. Им был доступен лишь крайне малооплачиваемый и зачастую непосильный для них труд. Парижская газета «Возрождение» весной 1926 года так описывала положение русских инвалидов в Германии:

«Приходится изощряться, чтобы найти какой-нибудь заработок. Таким являются: пение в хорах, исполнение ролей статистов в фильмах, занятия в кустарных производствах и т.д. Особенно тяжело положение семейных».

Как трагический, но далеко не единичный пример можно вспомнить судьбу «безрукого черта» Владимира Манштейна, самого молодого генерала Белой армии. Потеряв руку в 1918 году, за границей военачальник влачил жалкое существование. Манштейн пытался заняться продажей газет, но это у него не вышло. Устав от нищеты, супруга генерала решила уйти от него. В 1928 году в парке «Борисова градина» в столице Болгарии 34-летний белогвардеец-калека застрелил жену, а потом покончил с собой.

По наклонной плоскости

Как и в Константинополе, по всему миру эмигранты находили маргинальные способы заработка. Представительниц слабого пола, не нашедших места в жизни, нужда гнала в бордели. Многие женщины из 200-тысячной русской общины Китая пошли на панель. В одном только Шанхае насчитывалось, по разным оценкам, от 1,5 до 8 тысяч русских проституток. Проблема русских «ночных бабочек» Китая приобрела такую остроту, что удостоилась в 1930-х годах обсуждения в Лиге Наций. Пока жены и сестры белогвардейцев продавали себя в так называемых «русских домах» (luosong tangzi), мужчины работали там же, прислуживая клиентам в качестве музыкантов или официантов.

Самые ушлые пройдохи «русского Парижа» становились клубными «рабатерами». Так называли «загонщиков», которые завлекали русских же клиентов в игорные залы французской столицы. «Рабатеров» не смущало, что соблазненные ими люди порой проигрывали последние деньги. Доход «загонщиков» в 1925 году, по данным СМИ, составлял от 100 до 300 франков в день.

От подобных занятий оставался лишь один шаг к криминальной стезе мошенника. Европу и Америку заполонили русские самозванцы, лже-изобретатели, продавцы фальшивых «кладов», арендодатели несуществующих квартир. Многие преступления попадали на страницы эмигрантской печати. В 1926 году, например, неизвестный мошенник взял «на вооружение» имя Ивана Бунина.

Позвонив по телефону врачу К., вращавшемуся в литературных кругах, мошенник представился писателем Буниным и рассказал слезливую историю. Якобы молодой русский литератор Андреев попал в больницу с воспалением легких, а хозяин гостиницы потребовал с него уплатить за номер 350 франков. Доктор К., поверив лже-Бунину, дал ему контакт видного эмигрантского деятеля. После телефонного разговора к этому деятелю пришел молодой человек, назвавшийся Андреевым, который взял у него 200 франков.

Лишь на следующий день он догадался связаться с представителями Бунина и выяснить, что тот не имеет к произошедшему никакого отношения, а ситуацию от начала до конца срежиссировал какой-то проходимец. Кроме имени Бунина, в аналогичных случаях мошенники пользовались именем его друга, филолога Николая Кульмана.

Еще более хитроумную аферу провернули в 1932 году в Нью-Йорке двое русских — бывший полицмейстер из Санкт-Петербурга Борис Добринский и профессор химии Аркадий Снадковский. По крайней мере, именно так они представились владельцу ресторана Валентину Гриру. Русские эмигранты попросили Грира принести им 25 тысяч долларов банкнотами по 1000 долларов.

Они предложили собеседнику заманчивое дело: дескать, если с однодолларовой банкноты «смыть цифру», то на нее же якобы можно «перепечатать» номинал с 1000-долларовой банкноты. Для этого следовало использовать «чудодейственный порошок», изобретенный Снадковским. Доверчивый Грир соблазнился идеей удвоить сумму наличных денег. Получив от хозяина ресторана 25 банкнот, «профессор химии» высыпал на электрическую печь неведомый порошок. Тут же прогремел взрыв, и Грир потерял сознание. Очнулся обманутый мошенниками житель Нью-Йорка уже в одиночестве и без денег.

К счастью, трудовое лицо русской эмиграции определяли вовсе не проститутки и авантюристы, а честные работяги. Но чем бы ни занимались беженцы из России, большинству из них любая деятельность казалась «временной», так что они нигде не могли укорениться. До начала Второй мировой войны белогвардейцы жили надеждой на скорое возвращение на родину, которое должно было случиться после свержения большевиков.

Антон ТАМБОВЦЕВ