После Октябрьской революции большевики превратили топонимику Петрограда в средство политической агитации. С улиц бывшей имперской столицы исчезли привычные названия, и даже Невский проспект стал называться проспектом 25-го Октября. Однако во время Великой Отечественной войны, незадолго до снятия блокады, власти Ленинграда массово вернули улицам исторические названия.

Встречая новый, 1944-й год, ленинградцы верили, что блокадные испытания подходят к концу. И они не ошиблись. Утром 15 января 42-я армия начала артподготовку перед решающим наступлением на позиции немцев в районе Пулковских высот. В 9:20 жителей Ленинграда ошеломили звуки «невероятной артиллерийской канонады», громче которой им еще не доводилось слышать.

«Жители повыскакивали на улицы, не понимая, что происходит… Но видя, что «входящие» снаряды не рвутся в городе, ленинградцы поняли: наступил для оккупантов час расплаты», — писал физик Петр Капица.

В тот же день «Ленинградская правда» напечатала постановление исполкома Ленгорсовета о массовом переименовании улиц, площадей и проспектов. Соответствующее решение было принято двумя днями ранее. В общей сложности дореволюционные названия вернули 20 топографическим объектам.

Список изменений

Первым в списке «обратно переименованных» стоял всемирно известный Невский проспект. Проспект Володарского вновь стал Литейным, Советскому проспекту вернули наименование Суворовского. На Васильевском острове снова «появились» Малый, Средний и Большой проспекты, которые ранее носили названия проспектов Железнякова, Мусоргского и Пролетарской Победы соответственно. Вернули дореволюционные названия Большой проспект Петроградской стороны и Владимирский проспект, прежде называвшиеся в честь Карла Либкнехта и Нахимсона.

Проспект Красных Командиров вновь стал называться Измайловским.

Привычные наименования обрели Исаакиевская и Казанская площади, ранее напоминавшие об именах Воровского и Плеханова. Вместо площади Жертв Революции на карте Ленинграда опять появилось Марсово поле, а площадь имени Урицкого вернула название Дворцовой площади.

Улица 3-го Июля, как и в царские времена, стала называться Садовой улицей, улица имени Слуцкого — Таврической, а улица Розы Люксембург — Введенской улицей.

Набережная Рошаля, названная в честь большевика, убитого румынами в 1917 году, опять сделалась Адмиралтейской набережной. Аналогичным образом был переименован проспект Рошаля. Набережная Девятого Января вновь стала Дворцовой набережной.

Отдельно стоит упомянуть проспект Ленина. Ему дали не дореволюционное название (проспект Петра Великого), а новое — Пискаревский проспект.

Постановление вышло за подписью председателя Ленгорисполкома Петра Попкова и секретаря Алексея Бубнова.

Гром среди ясного неба

Смена топонимов не являлась для советских людей чем-то непривычным. Но, как правило, это была реакция на репрессии, когда с карт в срочном порядке убирали имена партийных деятелей, вдруг оказавшихся «шпионами и вредителями». В Ленинграде же произошел совершенно невиданный «откат» к названиям дореволюционных времен. В «Ленинградской правде» приводилось следующее объяснение решению властей: «Прежние наименования некоторых улиц, проспектов, набережных и площадей Ленинграда тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения, в силу чего лучше обеспечивают нормальные внутригородские связи».

Здесь вызывает недоумение каждая строчка — уж слишком внезапным был этот отказ от прежней топонимической политики. Население, конечно, в самом деле предпочитало называть площади и проспекты «по старинке».

«Новые названия не привились», — буднично отмечал, например, в записках начальник станции оперативной связи Ленинградского фронта Виктор Житомирский.

Ситуацию с возвратом названий прояснили рассекреченные в 2008 году архивные документы, которые приводятся в публикации вице-президента Фонда поддержки исторических традиций «Возвращение» Даниила Петрова.

Фактическим инициатором акции был главный архитектор Ленинграда, заместитель председателя Ленгорисполкома Николай Баранов. 8 октября 1943 года он подал руководству соответствующую докладную записку. Содержавшиеся в ней мотивировки кажутся очень смелыми для той эпохи. Градостроитель напомнил, что характерные названия улиц отражают 240-летнюю историю города на Неве, они известны не только ленинградцам, но и всем жителям СССР. Затем же Баранов перешел к прямой критике большевизма.

«Между тем, многие новые наименования улиц, проспектов, площадей и набережных оказались неудачными, неубедительно связанными с красочной историей города, трудными в произношении и тем самым не нашедшими себе признание населения города», — писал архитектор.

Чтобы «смягчить пилюлю», Баранов добавил, что путаница в названиях мешает ориентироваться пешеходам и автомобилистам.

Неожиданно ленинградские партруководители согласились с коллегой. Возможно, сказалась их собственная привязанность к прежним названиям. С другой стороны, это можно считать проявлением особого ленинградского свободомыслия. Пережив тяготы блокады, жители Северной столицы чувствовали себя более независимыми от центральной власти, которая в 1941 -1942 годах почти устранилась от проблем города.

Во время обсуждения инициативы 1-й секретарь горкома Андрей Жданов позволил себе раскритиковать два советских названия: «Площадь Памяти Жертв Революции — неудачное название, неясно, кто похоронен — жертвы от революции или жертвы самой революции. Советский проспект — неудачное название, как будто бы остальные проспекты антисоветские или несоветские».

Кроме того, Жданов согласился с идеей Баранова переименовать проспект Ленина — он пояснил, что это «одна из худших улиц», недостойная носить имя вождя.

И все-таки ленинградские руководители сильно рисковали, отправляя решение на согласование Иосифу Сталину. Дело в том, что реставрацией дореволюционной топонимики активно занимались немцы на оккупированных территориях. Прежние названия были возвращены улицам Киева, Смоленска, Брянска, Майкопа. Получалось, что ленинградцы действуют в одном ключе с противником.

Тот факт, что решение все-таки «прошло», можно объяснить кратковременным поворотом официальной идеологии СССР в сторону русской истории и традиций.

Последствия

Реакция ленинградцев на топонимическую «реформу» была сдержанной. Для горожан намного важнее казался долгожданный прорыв блокады. Возврат привычных названий воспринимался как приятное дополнение к главному событию. Нашлись и желающие поерничать. Профессор Ленинградского университета Александр Болдырев записал в дневник «предложение» увековечить в названиях улиц период блокады. Его знакомые предлагали следующие варианты: «Площадь Дистрофиков, улица Белковой Массы, проспект Шрота и т.д.».

Но некоторым представителям старшего поколения в смене названий виделось нечто большее.

«Наши идут вперед… на Берлин… А страшные раны Ленинграда некому лечить. Много, много лет <надо>, чтобы был он прежним стройным красавцем Петроградом. Улицы главные уже носят старые названия. Вероятно, и город Петра будет снова Петроградом», — писала 55-летняя начальница звеньев групп самозащиты жилых домов Елизавета Крайская.

Хотя ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным одобрил ленинградскую инициативу, «отец народов» не мог не почувствовать в ней «идеологическую крамолу».

Шесть лет спустя руководители Ленгорисполкома Попков и Бубнов были расстреляны по «ленинградскому делу». А архитектора Николая Баранова исключили из Союза архитекторов и выслали в Среднюю Азию.

В 1952 году в Ленинграде прошла вторая волна топонимической «советизации» — были изменены сотни названий улиц, данные в честь первых домовладельцев. Новый «возврат к корням» произошел только в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Исторические названия в Санкт-Петербурге возвращают по сей день. Например, в 2008 году Сенатская площадь, которая 83 года носила наименование «площадь Декабристов», вернула дореволюционное название.

Тимур САГДИЕВ