Екатерина Трубецкая — удивительный человек. Она не побоялась променять роскошь столицы на нищету сибирской ссылки и недаром стала героиней поэмы Некрасова «Русские женщины».

«Вы погубите нас»

Казалось бы, судьба благоволила к Екатерине Лаваль. Она, ровесница XIX века, родилась в очень богатой семье. Отец будущей «русской женщины» — Жан-Шарль-Франсуа де Лаваль — бежал в Россию от Французской революции и неплохо устроился на новом месте.

Лаваль принял православие и новое имя — Иван Степанович. Поступил на службу и дослужился до действительного тайного советника. А главное — выгодно женился. Его супруга — Александра Козицкая — получила в приданое 20 тысяч крепостных, горнодобывающий завод и золотые прииски. Капитал семьи Лаваль оценивался в изрядную сумму — более двух миллионов рублей.

Балы в петербургском доме семьи Лаваль на Английской набережной и их шикарные обеды во французском стиле посещал весь высший свет. В 1818 году дочь Ивана Степановича и Александры Григорьевны — Екатерина — танцевала с наследником престола Николаем Павловичем, который проникся к ней симпатией и назвал ее самой образованной девицей Петербурга.

Наверное, это было правдой. Родители дали дочерям отличное образование, а Екатерина, старшая дочь, вообще считалась любимицей отца.

Каташа, как ее звали близкие, не была красива в традиционном понимании этого слова. Зато отличалась необыкновенным обаянием. Современник вспоминал, что она «всякого обвораживала своим добрым характером, большими выразительными глазами, приятным голосом и умною, плавною речью».

Приятную голубоглазую девушку окружали поклонники. Сейчас уже не понять, кто из них зарился на приданое, а кто питал искренние чувства, но выбор юной Лаваль многих удивил.

Князь Сергей Трубецкой был старше Каташи на 10 лет. Далеко не красавец — долговязый и с грубыми чертами лица. Вдобавок он отвратительно танцевал и вообще был человеком не особо светским. Впрочем, его уважали: все-таки герой войны 1812 года, дважды раненный.

В 1821 году Лаваль вышла за него замуж. Вышла по любви. И любовь была взаимной.

Сергей Петрович не скрывал от жены, что состоит в тайном антиправительственном обществе. И друзья, которые приходят к ним в дом, тоже.

Как-то раз Каташа сказала Сергею Муравьеву-Апостолу: «Ради бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите свои головы на плахе». Она была недалека от истины: Муравьев-Апостол окажется в числе пятерых казненных декабристов.

Несостоявшийся диктатор

Сергей Трубецкой был одним из лидеров «Северного общества». Декабристы выбрали его диктатором. Они явно ошиблись в выборе: 14 декабря 1825 года диктатор не явился на Сенатскую площадь. Да и во время следствия вел себя не лучшим образом: сдавал своих товарищей направо и налево, унижался перед Николаем I по полной программе.

А Николай хорошо помнил Екатерину. И, допрашивая Трубецкого, сказал ему: «Какая милая жена! Вы погубили вашу жену!»

Трубецкой и сам это понимал. Он написал Каташе: «Друг мой, будь спокойной и молись Богу!.. Друг мой несчастный, я тебя погубил, но не со злым намерением. Не ропщи на меня, ангел мой, ты одна еще привязываешь меня к жизни, но боюсь, что ты должна будешь влачить несчастную жизнь, и, может быть, легче бы тебе было, если б меня вовсе не было».

Но он был. Николай I сохранил Трубецкому жизнь, заменив смертную казнь на пожизненную каторгу.

Екатерина Трубецкая, не колеблясь, приняла решение: она отправится вслед за мужем. Княгиня добилась аудиенции у старого знакомого — Николая I. Он отговаривал Каташу, заявив, что лично освобождает ее от супружеских уз.

Но в итоге выдал письменное разрешение на поездку к мужу на каторгу.

Княгиня Трубецкая была первой из жен декабристов, получившей такое разрешение. В июле 1826 года она попрощалась с родителями (как оказалось, навсегда) и отправилась в Забайкалье.

«Волосы примёрзли к брёвнам»

До Иркутска она, измученная и простуженная, добиралась семь недель. Под Красноярском ее карета сломалась, так что пришлось ехать на перекладных.

В Иркутске ее ожидали новые сложности. Царь дал тайное указание иркутскому начальству: задержать Трубецкую и уговорить вернуться. Четыре месяца Екатерина Ивановна не могла отправиться дальше — на Нерчинские рудники, где был ее муж.

Она писала иркутскому губернатору: «Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии, и в несчастии, и никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для нее обязанности».

Видимо, этот аргумент подействовал — ей разрешили ехать дальше. При условии, что она откажется от дворянства и от прав на крепостных. Княгиня на все согласилась. Даже на то, что ее дети, рожденные в Сибири, станут казенными заводскими крестьянами.

Екатерина Ивановна добралась до Благодатского рудника, где отбывали каторгу восемь декабристов, в феврале 1827 года. Туда же приехала жена другого декабриста — Мария Волконская, которая на долгие годы стала лучшей подругой Трубецкой.

Когда Каташа увидела своего мужа через щель в заборе, она упала в обморок: гвардейский полковник превратился в заросшего бородой, исхудавшего, измученного старика.

Впрочем, условия жизни жен декабристов тоже были тяжелыми. И это мягко сказано. В хибаре со слюдяными окнами, где поселились женщины, по словам Екатерины Ивановны, «ляжешь головой к стене — ноги упираются в двери. Проснешься утром зимним — волосы примерзли к бревнам — между венцами ледяные щели».

Деньги у декабристок изымались, начальство выдавало им фиксированную сумму «на прожитие». Вчерашние аристократки почти нищенствовали. Из соображений экономии они отказались от ужинов, чтобы иметь возможность каждый день отправлять в тюрьму горячие обеды. «Мы ограничили свою пищу: суп и каша — вот наш обыденный стол; ужин отменялся, Каташа, привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом», — вспоминала Волконская.

Дом в Иркутске

Но ничто не могло сломить экс-княгиню Трубецкую. Ее согревала любовь к мужу.

У Екатерина Ивановны проявился бойцовский характер. Более того, оказалось, что она умеет рачительно вести хозяйство. Блюда, которые она готовила, явно были далеки от совершенства, но они казались чем-то божественным не только ее мужу, но и остальным каторжникам, которым она передавала еду.

Охрана отмечала нагловатый характер Трубецкой. Как-то солдат толкнул ее, чтобы отогнать от забора, через который она наблюдала за мужем. Взбешенная Каташа сразу же написала гневную жалобу самому царю.

Комендант Нерчинских рудников писал о декабристках: «Я хотел бы лучше иметь дело с тремястами государственных преступников, чем с десятью их женами. Для них у меня нет закона, и я часто поступаю против инструкции».

Вскоре декабристов перевели в Читу, где условия жизни были намного лучше. С каторжников сняли шестикилограммовые кандалы. Николай Бестужев наделал из них украшений для жен своих товарищей.

Как ни странно, суровый климат Забайкалья оказал благотворное влияние на организм Екатерины Ивановны: она излечилась от бесплодия, которое не смогли в свое время победить лучшие немецкие медики. В Сибири Каташа родила семерых детей: четырех дочерей и троих сыновей.

В 1839 году каторга Трубецкого закончилась — он вышел на поселение. А через шесть лет Екатерина Ивановна поселилась в Иркутске, в собственном доме из 14 комнат. Вскоре туда перебрался и Сергей Петрович. Этот дом стал своеобразным очагом культуры в городе. А кроме того, его знали все нищие, которые кормились подаяниями, щедро раздаваемыми Трубецкой.

Екатерина Ивановна скончалась в 1854 году в Иркутске, немного не дожив до амнистии декабристов. Попрощаться с ней пришел весь Иркутск.

В одном из ее писем Николаю I есть такие слова: «Я очень несчастна, но, если бы мне было суждено пережить все снова, я поступила бы точно так же».

Мария КОНЮКОВА