Смена первого лица в любом государстве сопровождается неизбежными кадровыми чистками на всех уровнях властной вертикали. События, происходившие после так называемой малой Октябрьской революции (смещения Хрущева 14 октября 1964 года), не представляли собой исключения.

Спорить с Хрущевым другие представители высшего руководства обычно не рисковали. Оппонентов «врагами народа» он не называл, но с должностей снимал без лишних разговоров. Такой стиль руководства позже назвали «волюнтаризмом». Особенно нервировали номенклатуру административные инициативы Никиты Сергеевича.

Волюнтаризм — слово неприличное

Сначала отраслевой принцип управления народным хозяйством он решил заменить территориальным, приступив в 1957 году к созданию региональных совнархозов, замыкающихся на правительстве и как бы выпадающих из сферы влияния конкретных ведомств. Так зашаталась вертикаль исполнительной власти.

Затем зашаталась и вертикаль партийная, поскольку обкомы начали делить на промышленные и сельские. Численность бюрократии увеличивалась, эффективность ее работы снижалась. Фактически в регионах сложилось двоевластие, когда промышленные и сельские секретари райкомов оказывались в положении невольных соперников.

Брежнев это напряжение снял. Уже 16 ноября 1964 года его ближайший на тот момент соратник Николай Подгорный выступил с докладом «Об объединении промышленных и сельских областных, краевых партийных организаций и советских органов». Вообще-то, с докладом по такой важной теме должен был выступить сам Брежнев, как первый секретарь, но он передал эту миссию одному из членов президиума ЦК, поскольку понимал, что недовольные все равно будут — как правило, из числа секретарей райкомов, которые останутся без должности. Конечно, большинству из них подберут место, но позже. А пока, рассуждал, Брежнев, пусть винят в своем смещении Подгорного.

Широкие же массы советских трудящихся с большим интересом наблюдали за изменениями на высшем руководящем уровне.

Тихо, быстро, аккуратно

Хрущев совмещал две должности — главы партии (первого секретаря ЦК КПСС) и главы правительства (председателя Совета министров СССР). И преемников у него оказалось сразу двое.

Председателем правительства стал Алексей Косыгин, начавший реализовывать комплекс экономических мер, призванных повысить эффективность социалистической системы хозяйствования («косыгинская реформа»).

Однако высший партийный орган — президиум (ранее Политбюро) доминировал над Советом министров. Именно члены президиума и определяли всю внутреннюю и внешнюю политику Советского Союза.

На пленуме 16 ноября 1964 года состав этого органа пополнился двумя новыми полноценными членами с правом голоса — заместителем председателя Совета министров СССР Александром Шелепиным и первым секретарем ЦК компартии Украинской ССР Петром Шелестом. Оба они сыграли ключевую роль в смещении Хрущева.

Из всех советских республик Украина имела самую многочисленную (конечно, после РСФСР) партийную организацию, и в случае, если бы Хрущев «закусил удила», он, как поговаривали, мог рвануть из Крыма не в Москву, на роковой для себя пленум, а в Киев. И хорошо, что в «матери городов русских» заговорщиков подстраховывал Шелест.

Шелепин же вел основную организационную работу по смещению Никиты Сергеевича в Москве, в том числе обеспечивал завесу секретности, действуя через своего ставленника и соратника, председателя КГБ Владимира Семичастного. Которого, однако, в президиум не ввели, поскольку еще действовала установившаяся после смещения Берии практика, когда руководители спецслужб не могли являться членами высшего партийного органа.

Зато повышение, правда пока только до уровня кандидата в члены президиума (то есть лишь с правом совещательного голоса), получил Петр Демичев. Имея три высших образования, он слыл в высшем партийном руководстве интеллектуалом, способным твердо проводить линию партии в такой деликатной сфере, как культура.

Другое важное кадровое назначение было связано со смещением с должности первого секретаря ЦК по сельскому хозяйству Василия Полякова.

Вообще и по образованию, и по опыту работы он был профессиональным журналистом, и внятное объяснение, почему Никита Сергеевич назначил его на такую должность, находили только одно — чтобы самому рулить аграрным сектором, а шишки валились на безответного Полякова.

Так, в сущности, и происходило. А вот не растерявший энтузиазм Брежнев действительно настроился вытягивать сельское хозяйство из болота, а потому назначил профессионала — первого секретаря Ставропольского крайкома Федора Кулакова. Ставрополье наряду с Краснодаром считались главными российскими житницами и здравницами, а персонально Кулаков накануне смещения Хрущева в правильном направлении обрабатывал региональных руководителей.

Кулаков просидел на хлопотной и неблагодарной должности секретаря ЦК до самой смерти (13 лет), сумев подобрать себе преемника среди земляков — Михаила Горбачева. Полякова же вернули в журналистику, на должность, которая выглядела явным понижением, — всего лишь заместителем редактора «Экономической газеты», где он тихо и проработал до самой пенсии.

Дела региональные

На региональном уровне особым весом пользовались первые секретари компартий союзных республик, и здесь, конечно, без замен было не обойтись.

Начать «дорогой Леонид Ильич» решил с самой крупной из среднеазиатских республик — Казахстана, благо он сам ее ранее возглавлял и местную специфику знал превосходно. Имелся у него и подходящий кандидат в республиканские первые секретари — Динму-хамед Кунаев, занимавший пост главы республиканского правительства.

Чувствуя поддержку Ильича, Кунаев настоял и на замене слишком самостоятельного второго секретаря Михаила
Соломенцева, ссылаясь на его якобы «подмоченную репутацию». Ходили слухи о романе Соломенцева с замужней дамой, а поскольку Брежнев такие грешки понимал, второго секретаря компартии Казахстана просто
передвинули по вертикали руководить Ростовским обкомом. Карьера его, хоть и без рывков, двигалась по нарастающей, так что к концу брежневского правления он поднялся до главы правительства РСФСР, позже стал членом Политбюро и секретарем ЦК партии.

Тогда же (в марте 1965-го) из Белоруссии — третьей по значению после РСФСР и Украины союзной республики — забрали в Москву на повышение хорошо зарекомендовавшего себя в малой Октябрьской революции первого секретаря ЦК Кирилла Мазурова. Он стал членом президиума и первым заместителем главы союзного правительства. В Минске его место занял Петр Машеров.

И при этом в президиуме пока оставили сидевшего там кандидатом ставленника Хрущева Леонида Ефремова. Прежний вождь обратил на него внимание, когда он руководил Курским обкомом. Дело в том, что Курская область была малой родиной Никиты Сергеевича, а Ефремов, являясь главой области, особенно трепетно заботился о родной деревне вождя, Калиновке. Естественно, к участию в дворцовом перевороте Ефремова не приглашали, а, чтобы не пронюхал чего лишнего, накануне решающих событий отправили в самый далекий регион Туву, вручать республике орден за трудовые достижения.

Основные кадровые замены Брежнев отложил до очередного — XXIII общесоюзного партийного съезда. Но одну и, пожалуй, самую знаковую фигуру с политического олимпа все же убрал.

Речь идет о номинальном главе государства председателе президиума Верховного совета СССР Анастасе Микояне — том самом, о котором говорили «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» и про которого складывали анекдоты, что он даже в дождь ходит без зонтика, проскакивая между струйками.

На роковом для Хрущева октябрьском пленуме Микоян осторожно защищал Никиту Сергеевича, но против большинства не пошел и проголосовал как надо. Хотя с Хрущевым они вроде бы пуд соли съели.

Микояна отправили «на заслуженный отдых» 9 декабря 1965 года, формально по причине достижения 70-летнего возраста. Его место занял главный тогдашний соратник Брежнева Николай Подгорный.

Явление нового вождя

Проходивший с 29 марта по 8 апреля 1966 года в Кремлевском дворце съездов XXIII партийный форум, в сущности, должен был решить две задачи: придать легитимности новому составу высшего руководства и дать старт переформатированию выплывающей из административного кризиса экономики. И обе эти задачи были решены вполне успешно.

С отчетным докладом ЦК выступил Брежнев как новый глава партии, и практически всем этот доклад понравился, прежде всего конкретикой фактов и выверенностью выводов. Хотя текст составляли спичрайтеры, Леонид Ильич его не просто прочитал и проштудировал, но и определил содержание, задал тональность, разъяснял, какие мысли надо просто озвучить, а какие расширить или углубить. И здесь проявилась очень хорошая черта Брежнева, подмеченная одним из его помощников Александровым-Агентовым: «Очень контактный по своей натуре, Леонид Ильич, оказавшись на высших постах, очень много общался с людьми — и с коллегами по руководству, и с работниками промышленности, сельского хозяйства, и с представителями мира науки и, в какой-то мере, искусства и литературы. И в этом общении всегда был очень внимателен и как бы впитывал то, что слышит, фиксируя своей прекрасной памятью, чтобы затем, когда надо, «вынуть с полки» ту или иную услышанную им и понравившуюся ему идею, мысль, даже фразу и пустить в практический оборот».

Деликатно, но четко разъяснив партийным массам причины отстранения Хрущева, Брежнев ратовал за реальный возврат к принципам коллективного руководства, отметив, что его предшественник выступал за то же самое, но реально рулил всем сам, ни с кем не считаясь.

И здесь произошло нечто парадоксальное. То ли привыкнув безропотно следовать рекомендациям руководства, то ли не вполне осознавая самой сути происходящего, делегаты проголосовали за пускай символические, но все же знаковые шаги, которые как бы возвращали к временам даже не хрущевского «волюнтаризма», а сталинского «культа личности». Во-первых, утверждаемый на съезде глава партии стал называться теперь не первым секретарем, а так же, как и при Сталине, — генеральным. И во-вторых, главным исполнительным органом в перерывах между пленумами теперь признавалось Политбюро, а не президиум ЦК.

При этом состоявшее из 7-9 членов и несколько меньшего количества кандидатов Политбюро представляло собой совсем узкий круг избранных, в отличие от более многочисленного и демократичного президиума (15-20 человек). Правда, состав самого ЦК увеличивался примерно на 10%, до 195 членов и 165 кандидатов.

Плоды победы

В общем, ползучая реконструкция старой сталинистской модели управления партией никого особенно не встревожила, тем более что Брежнев явно не был столь же грозен, как Сталин, зато своей демократичностью и обходительностью в лучшую сторону отличался от Хрущева.

Получив карт-бланш, Леонид Ильич спокойно и методично начал убирать участников малой Октябрьской революции, причем речь уже шла о тех, кто организовывал свержение Хрущева, — шелепинцах.

Отказ Светланы Аллилуевой возвращаться из Индии на родину стал поводом для того, чтобы в мае 1967 года снять с должности шефа КГБ Владимира Семичастного, якобы проглядевшего нехорошие настроения сталинской дочери.

Через месяц после плохо подготовленной критики министра обороны Андрея Гречко был снят с должности первый секретарь московского горкома КПСС Николай Егорычев.

Его место в столице СССР занял Виктор Гришин.

Самого же Шелепина направили на такой внешне почетный, но второстепенный участок, как руководство профсоюзами. Время от времени его полоскали за «ложный демократизм», а из Политбюро вывели в 1975 году, когда никакого политического влияния уже не осталось.

Внимательно следя за раскладами в своем окружении, Брежнев и в дальнейшем периодически убирал тех, кто слишком усиливался, но делал это спокойно и без суеты, так же, как в свое время избавлялся от сторонников Хрущева. И выглядело это ни как «волюнтаризм», а как нормальная кадровая работа.

Дмитрий МИТЮРИН