Москва, спалённая пожаром

В Бородинском сражении русская армия понесла огромные потери, после чего главнокомандующий Кутузов приказал отступать на Москву и Можайск, чтобы сохранить армию. 13 сентября 1812 года на военном совете в Филях было принято решение оставить древнюю столицу Российского государства.

Великая армия Наполеона увидела Москву 14 сентября 1812 года. Бонапарт приказал остановиться на Поклонной горе (около трех верст от тогдашней городской черты) и долго разглядывал старинную русскую столицу. Вместе с ним во все глаза смотрели многочисленные офицеры свиты.

Одному из гвардейцев привиделись «фантастические детские видения об арабах, вышедшие из Тысячи и одной ночи"». «Мы были внезапно перенесены в Азию... В отличие от устремленности к облакам колоколен наших городов Европы, здесь тысячи минаретов были закруглены, одни зеленые, другие ярких цветов, блестевшие под лучами солнца... ослепленные блеском этой картины, наши сердца подскочили от гордости, радости и надежды», - вспоминал капитан Фантен дез Одар.

Около часа Наполеон с авангардом ждал донесений разведки. Вскоре он получил доклад, согласно которому русская армия продолжала отступление в сторону Волги.

После этого ставка вместе с императором двинулась к городским воротам.

Честь сопровождать Наполеона при входе в завоеванную Москву досталась дивизии Роге из Молодой гвардии и гвардейским жандармам. Около полудня торжественная кавалькада остановилась у Дорогомиловских ворот. Наполеон ждал делегацию с ключами от города и доклад русского коменданта об оставлении позиций (согласно военному этикету). Прогуливаясь вдоль Камер-Коллежского вала, Бонапарт обсуждал с окружением предложенное Александру I перемирие и предстоящую зимовку в Москве. Наизготовку застыл парадный оркестр.

Офицеры и солдаты невольно сравнивали увиденное с Парижем. Большинство сходились во мнении, что Москва как минимум не уступает в размерах и выглядит наряднее. Многие высказывали сожаление, что их любимый император строго запретил грабежи и мародерство. Вокруг города были расставлены посты, призванные не допустить проникновение в Москву армейских частей и отдельных военных, за исключением дивизии Роге. В самом городе порядок должны были охранять два полка армейских жандармов.

Примерно через полчаса ожидания к свите Бонапарта приблизился молодой человек в синей шинели и цилиндре. Его беспрепятственно пропустили. Он сказал пару слов императору наедине и беспрепятственно удалился. Наполеон процедил собравшимся: «В городе нет ни гарнизона, ни жителей». А потом добавил несколько корсиканских ругательств. Уже через час авангард Великой армии вступил в пустой город.

Французов поразили не столько пустые улицы, хотя и они производили гнетущее впечатление, сколько покинутые населением дома. Большинство из них, даже самые богатые дворцы, были не заперты. Внутри все находилось на своих местах и в полном порядке. Особенно поражали часы, недавно заведенные и еще не исчерпавшие запас хода, и тлеющие угли в кухонных плитах.

Редкие жители, оставшиеся в Москве, встречали колонны французов на порогах своих домов и лавок. В основном это были люди торгового сословия, на постое у которых русская армия оставила перед отступлением раненых французских офицеров. Настроение у победителей резко упало. Им предстояло ждать ответа русского императора в городе-призраке.

Спустя несколько часов к французским властям стали обращаться первые погорельцы. Город был настолько огромен, что редкие струйки дыма не были заметны из Кремля, где расположился Наполеон. Но они уже поднимались к небу в совершенно разных концах Москвы.

Город такой величины, да еще и деревянный на две трети, оставленный почти совершенно без жителей, потенциально пожароопасен. Никакие посты по городским окраинам не могли удержать французских мародеров от соблазна. Не стоит забывать и об отставших от армии русских солдатах, которые тоже вполне могли решиться на грабеж. В довершение всего, перед отступлением армии Кутузова по приказу губернатора Москвы Федора Ростопчина из тюрем были выпущены все уголовники.

Наполеон и его штаб рассудили, что начавшиеся пожары носят случайный характер и являются делом рук мародеров. Император тут же отдал соответствующие приказы жандармерии и начал обустраиваться в Кремле. Тем вечером он сказал своим генералам: «Мы посмотрим, что эти русские собираются делать... Квартиры нам обеспечены. Мы покажем миру удивительный спектакль мирно зимующей армии среди вражеских народов, окруживших ее со всех сторон».

Когда вечером 15 сентября Наполеон удалился спать, из Кремля все еще не было видно, что пожары приобретают характер катастрофы. Между тем ночью поднялся сильнейший ветер, и к утру весь город буквально пылал. Утром Бонапарту доложили, что огонь уже обступает Кремль. «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Сколько дворцов! Какое необыкновенное решение! Что за люди! Это скифы!», - вскричал император.

Многие французские офицеры вспоминали, что характер возгораний был очень странным. Пожары начались во всех концах города и сразу были очень сильными. Настолько, что рушились даже каменные конструкции.

«Два офицера расположились в одном из кремлевских зданий, откуда им открывался вид на северную и восточную части города. Около полуночи их разбудил необычайный свет, и они увидали, что пламя охватило дворцы: сначала оно осветило изящные и благородные очертания их архитектуры, а потом все это обрушилось», - вспоминает адъютант Наполеона Филипп Польде Сегюр.

Очень часто постовые отмечали, что огонь вспыхивал в наглухо запертых и охраняемых зданиях, а во многих несгоревших особняках французы нашли свертки с фосфором, пропитанные селитрой, - идеальные зажигалки. Другие французы вспоминают, что происходило, когда они пытались занять уцелевшие кварталы: «...прежде чем войти в эти запертые и покинутые дома, останавливались, услышав там легкии треск взрыва, вслед за ним поднималась тоненькая струйка дыма, которая быстро становилась густой и черной, затем красноватой, наконец принимала огненную окраску, и вскоре все здание обрушивалось в вихре пламени»,

Французы пытались противостоять огненной стихии. Но в пожарных частях не оказалось инвентаря - подводы с бочками и даже лошади были на месте, а ни одной помпы не сыскалось. Вечером 16 сентября Наполеон перебрался из Кремля в Петровский дворец, где оставался три дня. Позднее он возложил ответственность за пожары на Ростопчина: «Русский губернатор хотел уничтожить этот прекрасный город, когда узнал, что армия его покидает. Он вооружил три тысячи злодеев, которых выпустил из тюрем».

Если поначалу Бонапарт боролся с мародерством, то, осознав масштабы пожара, решил его упорядочить. Грабежи начались еще 14 сентября, и на следующий день Молодая гвардия (солдаты которой успели посетить «захоронения царей» в Кремле) была заменена на части Старой гвардии. Это не помогло. Наполеон приказал выделять наряды от частей, стоящих вне города, «для поиска съестных припасов, кожи, сукна, меха и т.д.».

Император не скрывал, что отдал Москву на разграбление в отместку за поджог и бегство населения. «Пожары разрешили грабеж, с помощью которого солдат оспаривает у пламени то, что осталось», - написал он Александру I.

Несмотря на то, что еще 16 сентября пошел сильный дождь, пламя не утихало до вечера 18-го. Погибли почти все деревянные постройки и значительная часть каменных. Замоскворечье и Солянка выгорели полностью. Всего было уничтожено три четверти города.

Французы же, отчаявшись бороться с пламенем, стали бороться с поджигателями. В письмах Наполеон упоминает о 400 расстрелянных, пойманных при поджогах. Официально суду были преданы 26 человек разных сословий. 10 из них сознались, показали, что поджигали по приказу Ростопчина, и были расстреляны. Вина еще 16 человек была не вполне доказана, и они оставались под стражей до отступления французов.

Кроме того, в огне пожаров погибли, по разным оценкам, от 2 до 10 тысяч русских раненых, которых не успели эвакуировать, и около 3 тысяч местных жителей. А вот французская армия покидала город 20 октября, недосчитавшись 30 тысяч солдат и офицеров, сгинувших в разоренной Москве.

Великая армия начала свое последнее отступление, оставив в сожженном городе несколько тысяч раненых, но прихватив награбленное добро. По мнению современников, только золото, серебро и драгоценности «тянули» на десятки тонн, не говоря уж об антиквариате, картинах и мехах. Это только императорская добыча, а еще каждый солдат тащил на себе примерно по пуду ценностей.

Трудности похода и необходимость вернуться на разоренную Смоленскую дорогу вынудили Наполеона приказать избавиться от наименее ценной части груза. Солдаты тоже постепенно освобождались от лишнего. При этом французы старались ценности либо закопать, либо утопить. Впрочем, на протяжении всего пути к польской границе казаки и партизаны отбивали у французов целые подводы с награбленным.

Бросали пушки, раненых, даже провиант, но два императорских обоза охранялись едва ли не тщательнее, чем сам император. Всего, по современным оценкам, там оставалось около 80 тонн золота - серебро и прочее утопили еще где-то на Смоленщине. Плюс ценности, украденные из Кремля, которые не найдены до сих пор.

Именно последнее обстоятельство указывает на то, что основной «клад Наполеона» до сих пор покоится где-то в лесах или озерах Белоруссии, ведь Неман император пересек в одних санях под охраной едва ли эскадрона кавалерии.

Уже по прошествии года после изгнания захватчиков появилась масса очевидцев, готовых указать, где «отряд французов закапывал в лесу сундуки и бочонки». Отряжали крестьян на поиски кладов и помещики, и отставные офицеры, и даже смоленский губернатор. Но кроме мелких находок по обочинам дороги, ничего не обнаружили.

Через несколько лет в места былых боев потянулись и французские ветераны. Не проходило года, чтобы в том или ином уезде за разрешением на поиски не появился очередной «мусье». К XX веку изрыли гектары земли от Смоленска до Вильно, но безрезультатно.

Так что тайна клада Наполеона до сих пор не разгадана. Как и тайна Великого московского пожара.

Борис ШАРОВ

Граф Федор Васильевич Ростопчин родился в 1763 году. Он происходил из семьи богатых орловских дворян. Десяти лет от роду был приписан к гвардии. При дворе Екатерины II получил прозвище «безумный Федька» и отправлен к «малому двору» наследника - Павла I. Был одним из его фаворитов, фактически руководил внешней политикой России. Но еще в царствование Павла отправлен в отставку. В 1812 году неожиданно был назначен московским губернатором. До этого 10 лет занимался литературной деятельностью, сочинил несколько десятков сатирических комедий. По прочтении их друзьям рукописи немедленно сжигал. Французы, а впоследствии и русские, обвинили Ростопчина в умышленном поджоге Москвы. Сам граф эти обвинения категорически отвергал, хотя современники утверждали, что он предлагал Кутузову именно такой план. Свое имущество (на сумму около 500 тысяч рублей) сознательно оставил на разграбление французам. Бежал из Москвы, имея при себе, по собственному признанию, 130 тысяч рублей казенных денег, 630 рублей своих, шкатулку с бумагами и портреты жены и Павла I. В 1814 году вышел в отставку и уехал в Европу. Умер в 1826 году, после возвращения в Москву.