Раскол по советски

Ничего нет более консервативного, чем церковь. Но в великую эпоху революций, в 1917 году, поколебались устои даже этой, весьма основательной организации. Даже ее коснулся ветер перемен. И вдруг образовался страннейший бутон среди монохромной листвы - «Живая церковь»...

Первые признаки недовольства церковной политикой отдельные священники высказывали еще в период государственных реформ, за три десятилетия до начала XX века. Тогда их голос услышан не был, консерваторы победили, патриархальность удалось сохранить. Но в начале нового века, в 1905-1907 годах, когда Россию потрясла первая революция, оказалось, что недовольных тем, что церковь живет в XVII веке, а государство - в XX, совсем не единицы. Многие образованные миряне и даже некоторые священники усматривали в таковом положении дел источник грядущих потрясений. Священников набралось три десятка и еще два человека, они организовали «кружок тридцати двух» - и стали вызывать своих противников на дискуссии. В результате руководителя кружка епископа Антонина (Грановского) отстранили от должности и отправили на покой. Избавившись от бунтовщиков, церковь вздохнула с облегчением и впала в спячку до 1917 года.

В 1917 году в том же Петербурге, где уже проявил недовольство епископ Антонин, по-революционному быстро выдвинулся молодой священник Александр Введенский. И не просто выдвинулся и заявил во всеуслышание «политика церкви мне не нравится», а организовал... Всероссийский Союз демократического православного духовенства и мирян. Проще говоря, была у отца Александра мечта вернуть православию соборность - в часы великих потрясений священники должны быть со своим народом. Введенского горячо поддержал тогдашний обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Львов, даже выделил средства на издание православной газеты «Голос Христа». «Голос» в духе времени призывал церковь очиститься от старорежимного мракобесия и строить учреждение новой эпохи. Но поколебать веру сельских батюшек столичным реформаторам не удалось. Поместный собор едва не предал их анафеме. Пришлось им свернуть реформаторскую деятельность и затаиться в подполье. Хоть и мечтал Введенский о строительстве новой советской церкви, но извергаться из сана нйкак не желал: мол, если большинство желает иметь патриархом Тихона и не понимает значимости революционных событий, то врага нужно изводить по мелочам, раскалывать изнутри.

Об этом же думали и большевики. И главным здесь было - лишить церковь всяческой материальной базы. Сначала они отделили этот институт от государства. Не помогло. Верующих поубавилось, но говорить о полной победе над мракобесием при наличии священников и храмов, пусть и изъятых из пролетарского обихода, было никак невозможно. Так что на Введенского как борца за новую церковь в 1922 году обратил внимание дальновидный Троцкий. И заслал к Введенскому симпатичных товарищей из ГПУ. Те быстро разъяснили, как новая власть горячо поддерживает помыслы товарища Введенского, как ему сочувствует и как готова помочь сдвинуть дело с мертвой точки. Как раз новая власть испытывала острое недовольство словами и действиями московского патриарха: государство хотело забрать ненужные церкви ценности, а Тихон этому изо всех сил противился. Введенскому предложили сотрудничать. Обещали избавить страну от Тихона в рекордные сроки. И Введенский весьма обрадовался государственной поддержке. Он принял участие в отречении патриарха от власти. В ночь на 12 мая 1922 года вместе с верными сторонниками и отрядом гэпэушников Введенский явился на Троицкое подворье, где находился арестованный Тихон, и обвинил его во всех тяжких церковных грехах. Тихону ничего не оставалось, как согласиться временно оставить свой пост и передать церковное управление митрополиту Агафангелу. 14 мая газета «Известия» отчиталась о победе государства в войне, начатой против него церковью, а 15 мая было объявлено о создании Высшего Церковного Управления. Во главе него поставили того самого Антонина, которого отправили на покой в дореволюционном 1908 году. Патриарха отправили в изоляцию в Донской монастырь. А в церкви начался совершеннейший раскол.

По всей стране полетели письма и телеграммы с требованием немедленно признать и Высшее Управление, и «Живую церковь». Но не все архиереи были к такому повороту дел готовы. Многие были готовы за Тихона и свою церковь умереть, а ценности стали прятать и добровольно сдавать государству не желали. Все понимали, из-за чего началась эта война, почему вдруг движение обновленцев срочно потребовалось стране. Члены «Живой церкви» в то же время праздновали победу. Они понимали, что пришло время получить управление церковью в свои руки. Некоторые, совершенно не стесняясь, заявляли, что наконец-то неравенство в церковной среде устранено и открыт свободный доступ к епископскому сану. О чем и писали статьи в стремительно организованном журнале «Живая церковь». Борьба совести высших иерархов церкви с чувством самосохранения завершилась победой последнего: они признали и новый церковный орган, и «Живую церковь», а следом за ними стали признавать новый церковный порядок и нетитулованные священники. Верных вере и Тихону осталось немного.

Но в «Живой церкви» единства не было. Как только они добились государственного признания, и у них начался раскол.

Первым отделился с единомышленниками митрополит Антонин («Союз церковного возрождения»), мечтавший о тесном союзе с мирянами; за ним отошел от живоцерковников Введенский с соратником Боярским («Союз общин Древлеапостольской церкви»); затем стали образовываться и другие, совсем мелкие группы. И все мечтали получить как можно больше власти, за власть дрались, а для этого использовали тех, кто сам их использовал, - сотрудников ГПУ: писали доносы, требовали проверок, сообщали об укрытых ценностях и сотрудничестве с заграничными врагами... В церковной среде началась вакханалия, которую не стерпел даже глава Высшего Управления, сам обновленец. Годом позже он называл происходящее поповской свистопляской и писал, что «не осталось ни одного пьяницы, ни одного пошляка, который не пролез бы в церковное управление и не покрыл бы себя титулом или митрой». Изверженный из сана на обновленческом соборе весной 1923 года, патриарх Тихон уже летом был возвращен к власти. Отъем церковных ценностей успешно прошел. «Живая церковь» государству больше была не нужна. В 1924 году патриарх призвал верующих и клир не иметь никаких молитвенных отношений с обновленцами. И обновленцы оказались предоставленными сами себе.

Среди обновленцев остались теперь только люди идейные, которые мечтали не о власти, а о церковных реформах. Они обращались в СНК с просьбой учредить в церкви профсоюз, разрешить преподавание Закона Божьего детям, возвратить в храмы иконы, которые оказались в музеях. Разумеется, государство посчитало это невозможным. Не удалось им примириться и с тихоновцами. После смерти Тихона его место занял митрополит Сергий, который ни на какие компромиссы с обновленцами не шел. И движение стало приходить в упадок. А с 1935 года, когда начались аресты среди духовенства, в лагеря и под расстрел попали и горячо поддерживавшие большевиков члены реформаторского движения. К 1940 году из множества обновленческих храмов в Ленинграде и Москве осталось всего восемь: два в Ленинграде (Спасо-Преображенский собор и церковь на Серафимовском кладбище) и шесть в Москве (церкви на Ваганьковом, Преображенском, Калитниковском, Пятницком кладбищах, церковь Пимена Великого в Новых Воротниках, Воскресенский собор в Сокольниках). На некоторое время, пока советские войска терпели поражение на фронтах, и власть искала любой поддержки у населения, государственная фортуна снова поворотилась лицом к обновленцам. Но уже в 1943 году Сталин сделал ставку не на обновленческую, а на патриаршью церковь. Обновленческие приходы стали вынуждать переходить под руку Московского патриархата. Ко Дню Победы 9 мая 1945 года во всей стране оставался всего один обновленческий приход - церковь Пимена Великого в Новых Воротниках, где был священником отец Александр Введенский, а с 1944 года - отец Филарет. Обоим им оставалось жить совсем недолго. Введенский умер в 1946 году, а Филарет - пятью годами позже. После их смерти в СССР не имелось уже ни одного обновленческого прихода и ни одного обновленческого иерарха...

Николай КОТОМКИН