Более четырех столетий мир оплакивает трагическую историю любви Ромео и Джульетты — юных влюбленных, ставших заложниками вековой вражды двух семейств. Жертвами сходной коллизии стали Джамалуддин, сын предводителя горцев Шамиля, и Елизавета Оленина, внучка президента Академии художеств.

Сын Шамиля и внучка Алексея Оленина познакомились в древнем Торжке, где с детства проживала прелестная Лизонька. Семейный дом на Ямской улице принадлежал ее матери, Марии Сергеевне Львовой, 37 лет прожившей в счастливом браке с генералом Петром Алексеевичем Олениным.

Загадочный корнет

По воспоминаниям современников, шестерых детей своих она «воспитывала в строгости, в простой деревенской обстановке, без всякой роскоши и излишков… очень любила романсы Глинки, любила «Евгения Онегина» и знала из него многие отрывки наизусть».

Елизавета была ее старшей дочерью, любимицей, но о ее детских годах практически ничего не известно. Лишь Федор Оом в мемуарах вспоминает, как во время празднования именин бабушки, Елизаветы Марковны, пятилетняя малышка трогательно изображала амура в ходе театрального представления. «Апофеоз» в честь именинницы состоялся в семейном имении «Приютино» под Петербургом, куда Лизу в детстве привозили несколько раз.

В удаленном от водоворота столичной жизни Торжке все, конечно, было скромнее, но здесь тоже регулярно устраивались вечера, балы и приемы.

В начале 1850-х годов судьба привела в этот дом офицера квартировавшего здесь Владимирского уланского полка Джамалуддина.

По воспоминаниям одного из родственников семейства, танцевал он отменно, везде был желанным гостем. «Без него не проходил ни один вечер», ибо он «избегал позы и вина, держался просто и естественно, говорил сдержанно, тщательно подбирая слова, а на поясе носил большой кинжал», что, без сомнения добавляло романтичности его образу. Немало женских сердец трепетало при упоминании его имени.

— Кто этот загадочный корнет? — уже на одном из первых балов заинтересовались барышни. И узнали, что перед ними сын грозного Шамиля…

«Все влекло к нему…»

Его отец был третьим по счету имамом (светским и духовным правителем) многонационального государства, в котором объединились веками вырезавшие друг друга чеченцы, ингуши, аварцы, лезгины, андийцы, лакцы и многие другие горские народы.

В ходе газавата — «священной войны» — с русскими ничто не могло остановить Шамиля. В 1839 году за оборону горной крепости Ахульго он заплатил жизнями жены, сестры и младшего сына Саида, а старшего, 9-летнего Джамалуддина, отдал русским в заложники, чтобы получить временную передышку.

Судьбой мальчика распоряжался лично Николай I. Сначала Джамалуддина определили в Александровский корпус в Царском Селе, где воспитывались сироты родителей-дворян, а затем перевели в Первый кадетский корпус, занимавшийся подготовкой будущих офицеров.

Дисциплина и порядок сформировали характер Джамалуддина, а умные и чуткие педагоги дали ему знания. Сын горского вождя свободно изъяснялся на русском, немецком и французском и увлекался наукой. Он по-прежнему хранил мусульманскую веру и носил черкеску с газырями, а также кинжал у пояса, но на родном аваржом языке говорил все же в основном с царскими офицерами-горцами.

Пользуясь свободой, Джамалуддин не раз принимался за письма к отцу, где рассказывал о своей жизни, учебе и заботе императора. Так, в 1847 он пишет: «Я провожу время приятно и с большою для себя пользою… умоляю вас, любезный батюшка, напишите мне хотя бы несколько строчек…» Но Шамиль так никогда и не получил ни одно из писем сына.

Со временем подросшего Джамалуддина произвели в корнеты и отправили служить во Владимирский Его Императорского Высочества великого князя Михаила Павловича уланский полк, который в это время был переведен из Польши в Россию. Служба принесла ему жизненный опыт и хороших друзей, которые искренне полюбили его за честность и справедливость.

С друзьями юноша делился сокровенными переживаниями: счастьем от того, что оказался вдали от страшной войны, которую вел его отец; радостью от обретения нового дома в России; и, конечно, чувствами к Елизавете, которые, как пламень, вспыхнули в сердце юноши в один из вечеров в гостеприимном оленинском доме.

Живая и впечатлительная Елизавета с каждой встречей также все более увлекалась необычным молодым человеком в черкеске. Петр Оленин-Волгарь вспоминает: «Все влекло к нему — и его необычайная судьба, и ореол поэзии, положенный на него прекрасным Кавказом, и его открытый нрав, доброта, серьезная вдумчивость, и стройная фигура с восточным, оригинальным лицом, и глубокими, умными глазами… Он настолько не походил на окружающую его молодежь, настолько резко отделялся от других, что любовь к нему была смешана с чувством какого-то неопределенного страха; к нему нельзя было относиться, как к обыкновенному молодому офицеру: он не писал стихов в альбом, не рисовался своей странной судьбой, не носил маски Евгения Онегина или Печорина — он был прост и естествен, и в этих качествах было что-то внушающее особое к нему уважение».

Молодые люди объяснились и стали планировать совместное будущее. Отец Елизаветы, Петр Оленин, радовался выбору дочери. Их брак снискал одобрение самого императора, который произвел жениха в поручики и дал обещание стать посаженым отцом на свадьбе. Джамалуддин был готов принять православие, убеждая возлюбленную, что «твоя вера лучше моей уже потому, что она знает Пречистую Деву». Но планам молодых не суждено было сбыться.

Чужой среди своих

В ноябре 1854 года 24-летний поручик был вызван в главный штаб, который находился в Варшаве. Оттуда с назначенным наместником на Кавказ Николаем Муравьевым он отбыл в Петербург на аудиенцию к государю. Выяснилось, что в Кахетии мюриды, возглавляемые вторым сыном Шамиля Гази-Мухаммадом, захватили женщин из семейств князей Орбелиани и Чавчавадзе. И теперь имам требовал вернуть сына в обмен на плененных им женщин.

Юный поручик не сразу, но покорился судьбе. На это рассчитывал и Шамиль, надеявшийся, что «воздух… гор сделает его опять чеченцем», и он сможет передать ему священное знамя газавата.

Вернувшись в горы, Джамалуддин заново открывал для себя родину и семью, посещал аулы и крепости, беседуя с духовными лицами и простыми горцами.

Шамиль женил сына на дочери одного из своих сподвижников, наиба Талхига Шалинского. Лиза Оленина писала своему Джамми трогательные письма, умоляла не падать духом, но ни одно из них стараниями Шамиля не дошло до адресата.

Отец и сын все больше отдалялись друг от друга. Джамалуддин впал в депрессию, на фоне которой у него обострилась чахотка. Лучшие врачи не смогли помочь больному, ибо, как утверждал один из них: «Больной не желает выздоровления. Случай безнадежный».

8 июля 1858 года старший сын Шамиля умер, так более и не встретившись со своей русской возлюбленной.

«Чем страсть сильнее, тем печальней бывает у нее конец», — в повести о вечной любви утверждает Шекспир. Но в этой истории погиб только один персонаж. Несмотря на силу пережитых чувств, красавица Елизавета Оленина дважды выходила замуж за аристократов своего круга — Александра Дмитриева-Мамонова (сына старого друга отца) и барона Романа Энгельгардта.

Дожив до революционных потрясений, она оказалась в числе тех, кого новая власть определяла как «бывших людей». И следы ее затерялись. Считается, что закончила свою жизнь баронесса где-то в 1919-1922 годах в советской богадельне на набережной Карповки в Петрограде. По другой версии, она умерла где-то в Западной Украине.

Примирение «Монтекки» и «Капулетти» в нашей истории состоялось не на могиле тех, «кому любовь была кумир», а в суетной атмосфере военного триумфа. Плененный русскими в ходе кампании 1859 года, Шамиль принес присягу на верность России и искренне сожалел о противостоянии этой державе, в результате которого было разрушено счастье его любимого сына.

Второй сын Шамиля Гази-Мухаммад и самый младший его сын Мухаммад-Камиль служили в турецкой армии. Гази даже удостоился звания маршала. Четвертый сын Мухаммад-Шапи стал генерал-майором российской армии.

Ольга ПАТРЕНКИНА