Жилплощадь нового типа

Расхожим тезисом ностальгирующих по советской власти граждан стало утверждение, что квартиры, которые ныне стоят сумасшедших денег, давали бесплатно. Конечно, давали. Но нечасто и далеко не всем. Куда чаще граждане СССР получали квартиры на несколько семей, известные как коммуналки.

Вероятно, молодым людям, родившимся примерно в 80-х годах прошлого века, услышавшим о бесплатном жилье, представляется просторная квартира со всеми удобствами. Они наивно полагают, что вот такие квартиры в СССР раздавали в собственность любому и каждому, к тому же бесплатно. Не жизнь, а сказка! И правда, сказка, точнее — миф. Все мы знаем притчу о бесплатном сыре, которого не бывает (за исключением мышеловки). А что ж — сыра не бывает, а квартиры бывают? Нет — тоже не бывают.

Ясно, что дома сами по себе возникнуть не могут. Их возведение стоит денег, и немалых. «Но платило государство», — утверждают защитники советского строя. Однако государство — не волшебник, откуда же у него такие огромные средства? Естественно, из прибавочной стоимости народного труда и из налогов (прямых и косвенных), которые всю жизнь платят трудящиеся. И вообще, давали ли в Советском Союзе квартиры — имеется в виду в собственность? Нет, государство их не давало, а просто разрешало в них жить, то есть фактически — СДАВАЛО. Квартиры оставались собственностью государства, а живущие в них — были просто жильцами. Квартиру нельзя было продать, завещать или разделить. Даже кооперативную квартиру, купленную у государства на собственные средства, граждане не могли ни продать, ни завещать. Если по какой-либо причине квартиру покидали, можно было только вернуть свой денежный пай, а квартира оставалась собственностью кооператива. В отношении же некооперативных квартир был возможен лишь обмен. Но получение, пусть даже в аренду у государства, именно квартиры (то есть индивидуального жилья на одну семью или родственные семьи, например, со взрослыми детьми) было чрезвычайной редкостью.

Поколение, к которому принадлежит автор статьи, на 99% родилось и выросло в коммуналках. Так назывались квартиры, где проживали несколько не связанных родством семей (от двух до десятка, а то и более). Ситуация эта оставалась типичной до 70-80-х годов 20-го века, да и сейчас нельзя сказать, что с ней безвозвратно покончено.

Классическая многокомнатная коммунальная квартира в доме дореволюционной постройки дожила до нашего времени. В результате долгой эволюции под её воздействием сформировался новый социальный вид, который можно назвать homo communalicus. Люди, состарившиеся в коммуналках, по большей части говорят о них по-доброму. Возможно, кого-то они спасли от одиночества.

В жизни homo communalicus не может быть ничего такого, о чем не знают соседи. Его одежда, включая нижнее бельё, сушится после стирки на натянутых под потолком общей кухни или ванной комнаты верёвках. Квартирное сообщество прекрасно осведомлено о жизни любого своего члена. Со временем homo communalicus начинает воспринимать соседей почти как членов семьи. Перед ними можно запросто появиться в старом халате, дырявых тренировочных штанах и несвежей майке. О том, у кого что на обед, можно узнать по запаху, не покидая своей комнаты. Есть в этом и свои плюсы: если жилец коммуналки готовит праздничное угощение — скажем, печёт пирог, — то неписаные правила требуют, чтобы он угостил соседей. Однако оговоримся: здесь речь идёт о благополучной коммуналке. А нередко бывали и такие, где на общей кухне крышки кастрюль крепились замками, где дрессированные кошки гадили в оставленные в коридоре галоши соседа, где замочные скважины затыкались ватой во избежание квартирного шпионажа.

Вообще, советские коммуналки — массовое и уникальное с точки зрения европейцев явление, нашедшее отражение в творчестве многих литераторов, в том числе таких классиков жанра, как Зощенко, Ильф и Петров, — однозначной оценке не поддаются: слишком разными они были.

Вспомним чудесный фильм «Покровские ворота» — этакий апофеоз коммуналки. Исполнитель одной из центральных ролей (Хоботов), заслуженный артист России Анатолий Равикович сам достаточно долго пожил вместе с родителями в ленинградской «малонаселённой» коммуналке (помимо них, здесь обитали ещё три семьи). Он вспоминает: «В квартире были кухня, туалет и малюсенькая комнатка, где до революции стояла ванна. Между жильцами шли бесконечные переговоры, что неплохо бы снова сделать ванну, где, кстати, и стирать бы могли. Все эти разговоры кончались ничем — когда дело доходило до сбора денег, консенсуса не достигали».

Автор этой статьи сначала с родителями, а позже со своей семьетй почти полжизни провёл в квартире, похожей на описанную Равиковичем: 5 семей, заставленная керосинками и примусами 9-метровая кухня, единственный туалет и помещение бывшей ванной. С последним связаны мои воспоминания школьных лет. Увлекаясь одно время фотографией, я нередко запирался в ванной и при свете красного фонаря колдовал там над кюветами с проявителем и закрепителем. Но был нюанс: единственная в каморке свисающая с потолка лампа включалась из коридора. И пару раз бывало, что кто-то из соседей (может, без злого умысла, а может, и нет), проходя мимо дверей ванной комнаты, нажимал на выключатель, мгновенно засвечивая мои фото. Тогда, чтобы избежать подобного, я прежде чем приступить к делу, забравшись на табурет, вывинчивал наполовину из патрона лампу. Как-то, когда мне самому понадобился свет, я в потёмках полез на табурет, чтобы довернуть лампу. Но табурет, стоящий внутри ванны, заскользил, и я с грохотом рухнул в купель. Повезло — отделался лишь шишкой.

От рождения живя в коммуналке, я не ощущал ни малейшей ущербности — ведь так жили все. Среди моих одноклассников лишь один жил в отдельной квартире: отец его был директором хлебозавода, а мама — инструктором райкома.

Конечно, главным, что определяло лицо коммуналки, были её жильцы. Не слишком многолюдный контингент нашей квартиры поначалу состоял исключительно из коренных петербуржцев, оттого жизнь наша протекала относительно спокойно и мирно, редкие размолвки не переходили в скандалы. В местах общего пользования — коридоре, туалете, кухне — висело лишь по одной общей лампе. Контроль расходуемой ими энергии осуществлялся отдельным счётчиком. Оплата выполнялась всеми жильцами по согласованному алгоритму, уборка общих мест — в соответствии с вывешенным в коридоре графиком.

Иначе выглядела коммуналка, где автору доводилось регулярно бывать у своего одноклассника. Его квартира была мощно «иллюминирована»: каждая из проживающих в ней 6 семей имела в местах общего пользования собственную электролампу, включаемую изнутри комнаты. Когда после работы в 12-метровой кухне собирались у своих керосинок шесть соседок, глаза слепило от шести одновременно горящих ламп. А однажды сложилась ситуация, в реальность которой трудно поверить, но автор этих строк наблюдал её лично: принадлежащая одной из соседок кухонная лампа перегорела. Был кухонный «час пик», и 5 исправных ламп заливали кухню ярким светом. В это время в кухню вошла с зажжённой свечой в руках владелица перегоревшей лампы, как бы заявляя: «Чужого света мне не нужно».

Но и в нашей квартире благостная ситуация сохранялась лишь до середины 1960-х годов, когда в результате естественной убыли кардинально изменился состав проживающих — на смену ушедшим в мир иной старым петербуржцам пришла так называемая лимита (такая малопочтенная кличка закрепилась за прибывающими по квоте из разных концов Союза, преимущественно из сельских местностей, строительными рабочими). Жизнь в квартире круто изменилась, и теперь наша семья мечтала лишь о том, как вырваться из родной коммуналки, что с большими сложностями и потерями удалось реализовать путём вступления в ЖСК.

Известны случаи, когда жители коммуналки, получив наконец право на переезд в вожделенную отдельную квартиру в хрущёвке (ныне незаслуженно высмеиваемую), со слезами на глазах прощались с соседями. Правда, и наоборот бывало. У упомянутого выше Равиковича после выхода «Покровских ворот» часто спрашивали, нет ли у него ностальгии по коммуналкам — ведь так славно, судя по фильму, жили. И он отвечал: «Нет. Пропади они пропадом, и да минует меня сия участь». Меня тоже!

Константин РИШЕС