Петр Великий умер в 52 года, возраст отнюдь не пожилой. Внешне итоги его правления выглядели блестяще. Но в личном плане царь переживал глубокую драму, поскольку был предан двумя самыми близкими людьми — лучшим другом и любимой супругой. Но как далеко зашло их предательство?

Свои великие дела Петр вершил не один, а при активном содействии своих «птенцов», самым заметным и деятельным из которых являлся Александр Данилович Меншиков. Он был на год младше царя и, как отмечал биограф, «всего двумя вершками менее Петра Великого». Происхождение Алексашки туманно, но, скорее всего, он происходил из посадских людей и, возможно, был внуком попавшего в русский плен мелкого польского шляхтича.

Лучший друг

Внимание юного царя привлек бойкой речью, сначала служил у него денщиком, потом начал получать чины, ордена, титулы, став в итоге светлейшим князем Ижорским и генерал-фельдмаршалом.

Поток милостей проливался на Меншикова вполне заслуженно. Он был действительно талантливым полководцем и, пожалуй, лучшим кавалерийским генералом Северной войны. Именно под его руководством строился Петербург. Самые сложные поручения царя Александр Данилович исполнял ревностно, но никогда не упускал и свою выгоду.

В определенном смысле он был «зеркалом российской коррупции», совершая все возможные финансовые преступления — от банального присвоения казенных средств до получения «откатов» и оформления выгодных казенных сделок на собственные предприятия.

Дворец Меншикова был самым роскошным зданием в Санкт-Петербурге, а потому чаще всего использовался царем для дружеских гулянок и официальных мероприятий. Земельных же владений у «светлейшего» было столько, что он мог проехать от Риги до Дербента, каждый раз ночуя в своем поместье.

Свои аферы Меншиков прокручивал не один, а вместе с другими сановниками. Например, наживаться на поставках продовольствия в Петербург ему помогали канцлер Гаврила Головкин (первое лицо в дипломатическом ведомстве) и адмирал Федор Апраксин (первое лицо во флоте). Разумеется, среди высших государственных чиновников многие были рады подгадить сановной троице, и в 1714 году история с поставками всплыла наружу. Виновники выплатили казне компенсацию, причем Меншиков, хоть и получил наибольшую прибыль, выплатил сумму меньшую, чем его компаньоны.

Под впечатлением этого дела Петр издал указы, запрещающие должностным лицам заниматься государственными подрядами, а прибыль поставщиков ограничивалась 10%. Но для Меншикова вопрос о том, как обойти предписания государя, не представлял большой сложности. В дальнейшем он участвовал в подрядах через подставных лиц и, разумеется, лоббировал интересы своих компаньонов.

«Меншиков в беззаконии зачат, во грехах родила его мать, и в плутовстве скончает живот свой», — так пессимистично оценивал монарх перспективы «Светлейшего». На правах старого товарища государь не раз учил его честности при помощи своей любимой дубинки. Несколько раз над ним учинялись судебные разбирательства, но, как только на горизонте начинал маячить эшафот, Петр давал отбой, и Меншиков отделывался штрафами. Во время одного из таких судебных заседаний «Светлейший» подал монарху апелляцию. «Э-э, брат, и того ты не мог написать», — укорил государь и лично стал править бумагу. Члены суда возмутились: «Что нам делать здесь, когда ты сам научаешь преступника, как ему оправдываться?» Петр смутился и тоже стал оправдываться.

В этот раз Меншиков снова вышел сухим из воды, а в 1718 году даже получил очередное высокое назначение, став президентом только что учрежденной Военной коллегии.

И тогда же, для пригляда за «Светлейшим», Петр I учредил в столице должность генерал-полицмейстера, назначив на нее португальского еврея Антона Девиера, женатого на сестре Меншикова Анне и крепко своего шурина не любившего.

Под его бдительным оком Александр Данилович стал воровать не так нагло, но натуру не пересилишь. И к 1724 году чаша терпения Петра стала переполняться. Меншиков лишился постов главы Военной коллегии и генерал-губернатора Петербурга. Замаячившая перед ним перспектива опалы была напрямую связана с ослаблением позиций его главной союзницы — императрицы Екатерины.

Любимая жена

Екатерина (до перехода в православие — Марта) Скавронская была дочерью то ли латышского, то ли литовского крестьянина. Выйдя замуж за некоего шведского драгуна, в 1702 году, при взятии крепости Мариенбург, она досталась другому драгуну — русскому. У подчиненного ее отобрал фельдмаршал Шереметев, уступивший красотку входившему в силу денщику
царя Меншикову. От него она и перешла к Петру I.

Царь еще в 1698 году упек в монастырь свою супругу Евдокию Лопухину и жил холостяком. Роль его главной фаворитки Екатерина поначалу делила с Авдотьей Ржевской, которую царь выдал замуж за еще одного своего денщика, Григория Чернышева.

Предположительно, именно Авдотья и заразила царя сифилисом, за что государь приказал законному мужу ее выпороть. Впрочем, речь идет лишь о версии, поскольку в законном браке у Чернышевых родилось восемь вполне здоровых детей (а двое выслужились в фельдмаршалы).

Что до Екатерины, то ее влияние на царя постепенно усиливалось. Обаятельная красавица привлекала государя не только в интимном плане, но и действовала на него умиротворяюще. После неконтролируемых приступов гнева царь обычно клал голову ей на грудь, она его ласково поглаживала, говорила нежные слова, и грозный самодержец постепенно успокаивался.

Обвенчался с Екатериной Петр только в феврале 1712 года, после неудачного Прутского похода, где она пожертвовала свои украшения для подкупа великого визиря, согласившегося выпустить русскую армию из ловушки.

Разумеется, царь огорчился, когда выяснилось, что супруга изменяет ему с камергером Виллимом Монсом.

Царь-рогоносец

Это был родной брат красавицы Анны Монс, которая когда-то тоже метила в царицы, но попалась на интрижке с саксонским посланником Кенигсеком. Тот якобы напился и утонул в мелкой канаве, что само по себе наводит на определенные подозрения.

Тем не менее, получив душевную рану, царь вполне милостиво относился и к брату «изменницы» и к ее сестре Матрене (Модесте), которая была замужем за полковником Федором (Фридрихом) Балком. Виллим Монс, кстати, до того, как в 1716 году стать при Екатерине кем-то вроде секретаря и завхоза, проявил себя вполне толковым боевым офицером, сражался при Лесной и Полтаве.

Войдя в фавор к царице, брат с сестрой за определенные подношения помогали решать нужные вопросы, что, впрочем, было по тем временам обычной практикой. А вот то, что Виллим еще и стал любовником государыни, конечно, ни в какие рамки не вписывалось: сам царь в интимных отношениях верностью не отличался, но верности требовал. К тому же амплуа рогоносца подрывало его авторитет как монарха.

Интересно, что Петр держал Матрену Балк при своей жене, в том числе и как шпионку. Но самое важное — про адюльтер с участием брата она ему, конечно, не докладывала.

Впрочем, холодок в отношениях венценосных супругов наметился еще раньше. Рубежом здесь, вероятно, стало дело царевича Алексея (1718 год) — законного наследника престола и сына от брака Петра с Евдокией Лопухиной. Конфликт отцов и детей протекал бурно, но все же вина Алексея была не столь велика, чтобы непременно подвергать его пыткам и приговаривать к казни. Реального заговора против отца он так и не организовал — дело свелось к простым разговорам. Однако и Екатерина, и Меншиков сделали все, чтобы «утопить» несчастного Алексея, и, в общем, имели для этого все возможности, поскольку ведущие следствие и суд лица были сплошь их креатурами.

Екатерина, конечно, мечтала, что после смерти супруга престол перейдет к ее детям, но все они, после Анны и Елизаветы, умерли во младенчестве (Екатерина, две Натальи, Маргарита, Петр, Павел). Правда, оставались Анна и Елизавета, но, во-первых, они были женщинами, а во-вторых, появились на свет еще до заключения между их родителями законного брака.

Петр, при всем своем довольно глумливом отношении к православию, был человеком религиозным. И в смерти рожденных Екатериной сыновей должен был увидеть Божью кару за расправу над Алексеем. Монарх вполне мог прийти к выводу, что его фактически спровоцировали на жестокую расправу. Публично он в ошибке признаваться не стал бы, но отношения с Екатериной и Меншиковым это не укрепляло.

С горя Петр традиционно искал утешения в мимолетных романах, и один из них вполне мог привести к серьезным матримониальным последствиям.

Княжна Мария Кантемир была дочерью господаря Дмитрия Кантемира, который в 1711 году в качестве правителя Молдавии пытался помочь Петру в неудачном Прутском походе. Все закончилось неудачно, и, спасаясь от мести турок, семье Кантемиров пришлось перебраться в Россию.

Роман закрутился в 1721 году, при явном попустительстве отца, который всерьез рассчитывал породниться с российским императором.

В 1722 году Петр отправился в Персидский поход, оставив беременную Марию в Москве. Далее, по одной версии, произошел выкидыш, по другой — на свет появился мальчик, вскоре скончавшийся. В любом случае неудачное завершение беременности приписывали отраве и козням Екатерины.

До Петра такие слухи, конечно, доходили, а когда ему сообщили еще и о романе Екатерины с Виллимом Монсом, копившееся недовольство прорвалось наружу.

Скорая смерть

Речь шла об анонимном, но, как говорил сам Петр, «сильненьком» письме, которое ему подбросили 7 ноября 1724 года. На следующий день Виллима Монса арестовали. Якобы «хворавшую» Матрену взяли 13-го, причем государь допрашивал ее лично. И, судя по всему, узнал много неприятного.

В лаконичном протоколе, правда, говорилось, только о «подношениях». Именно за коррупцию Монсов и осудили, но истинная подоплека дела была для всех очевидна.

Матрена, сдавшая брата, отделалась лупцеванием кнутом и ссылкой в Сибирь. Монса приговорили к смерти. Его отрубленную и заспиртованную голову сдали в Кунсткамеру.

Казнь произошла в Петербурге 26 ноября 1724 года. Теперь Петру оставалось разобраться с Екатериной, а, учитывая его возобновившиеся отношения с Марией Кантемир, дальнейшие перспективы выглядели вполне очевидно.

И вдруг здоровье Петра начинает стремительно ухудшаться. Считается, что толчком стала простуда, которую царь подхватил, когда через неделю после казни Монса спасал солдат с севшего на мель у Лахты баркаса.

Затем состояние государя улучшилось, 6 января 1725 года в сильный мороз он участвовал в церемонии Крещения, после которой слег с сильным ознобом.

Исходя из сохранившихся медицинских документов, исследователи пришли к выводу, что речь шла о мочекаменной болезни, осложненной уремией. Те, кто Петра не любят, говорят о сифилисе, хотя, судя по симптомам, такой диагноз маловероятен.

Из-за задержки мочи Петр испытывал страшные мучения. 23 января ему провели некую «операцию», суть которой, вероятно, заключалась в иссечении мочевого пузыря, из которого извлекли около двух фунтов гнойной мочи.

Еще около литра мочи извлекли 25-го через катетер. Облегчения не наступало. Крики больного были слышны даже за стенами дворца.

На следующий день царь утратил способность говорить, и у него парализовало правую часть тела.

Скончался он 28 января, успев только написать левой рукой на поданном ему листе бумаги «Отдайте все…». Кому отдать? Чего? Непонятно.

Забрали все

Решать можно было как угодно, поскольку покойный император изменил порядок престолонаследования, а преемника себе не назначил.

Претендентов с безупречными правами на престол в наличии не было, зато с кое-какими правами — целая очередь.

Решающее слово оставалось за тем, кто обладал силой, а главной силой в нужном месте и в нужный момент обладал Меншиков, как командующий столичной гвардией.

Именно с помощью гвардии он и возвел Екатерину на престол, быстро преодолев сопротивление сенатской оппозиции. Представители знати были поставлены перед фактом, и, когда кто-то из них робко предложил открыть окно и узнать мнение собравшегося на площади народа, Александр Данилович категорически заметил, что окно открывать не стоит, поскольку «на дворе не лето».

Екатерина, в жилах которой не было ни капли крови Романовых, превратилась в самодержицу всероссийскую. Меншиков — в «полудержавного властелина».

Суммируя события последних трех месяцев жизни Петра I, нетрудно увидеть, что царь скончался именно в тот момент, когда судьба его жены и друга повисла на волоске. И здесь поневоле приходит мысль об отравлении самодержца, либо о неправильно организованном его лечении.

Другое дело, что ни сохранившиеся документы, ни даже эксгумация тела Петра за давностью лет не дают возможности неопровержимо подтвердить эти версии.

Предположительно назвать отравителей можно, только ответив на вопрос: «Кому это выгодно?»

Екатерина и Меншиков имели для совершения такого преступления и сильные стимулы, и возможности. Более того, нанеся удар в нужный момент, они получали шанс овладеть российским престолом. И своего шанса не упустили.

Дмитрий МИТЮРИН