Хочу рассказать о моей старшей подруге, жительнице города Саки Марии Дмитриевне Бондаренко (Катаевой). 23 февраля ей исполнился 91 год. Это очень добрый и светлый человек. В страшные годы войны она сумела сохранить в себе самые лучшие качества.

По своей воле

На фронте Мария Дмитриевна, тогда просто Маша, не только спасала, перевязывала раненых, но и стреляла, подрывала мосты, ходила в разведку, брала языка…

Девятое мая Мария Дмитриевна всегда ждет с особым нетерпением, как, наверное, и любой другой участник Великой Отечественной войны. А вот сама родилась в мужской день — 23 февраля. В далеком 1925 году, держа на руках долгожданную дочку, ее родители, наверное, и в страшном сне не могли представить, что этой девочке придется стать снайпером, с оружием в руках защищать свою Родину.

— Родилась я в селе Костино Кирово-Чепецкого района Кировской области, — рассказывает Мария Дмитриевна.

— Папа умер, когда мне было четыре годика. Так что моим первым детским воспоминанием стали похороны. Отца отпевал батюшка, и на меня это произвело очень сильное впечатление. При этом папиного лица совершенно не помню…

Я окончила шесть классов и стала работать в колхозе. Трудодни зарабатывали. А на трудодни нам выдавали одну солому да сено для скотины, а хлеба — ни грамма. Нужда пришла.

22 июня 1941 года мы узнали о том, что началась война. Жизнь стала еще тяжелее. А уже в 1942 году я пошла в военкомат и заявила: «Пойду на фронт — на снайпера учиться». У меня ведь двух братьев убили на советско-финской войне. И я решила пойти на фронт добровольцем.

Иди, В куклы играй!

Естественно, меня в мои семнадцать лет никуда не хотели брать. Военком напрямик заявил:

— Иди, девочка, в куклы играй, никакой тебе войны.

Но я второй раз пошла в военкомат, третий… Наконец, повезло. Однажды пришла, а за столом сидит какой-то полковник — только что вернулся по ранению с фронта. Я говорю:

— Не возьмете меня, уеду на фронт на подножке поезда или на крыше!

Он посмотрел на меня внимательно и говорит:

— Подпишите ей заявление.

Я очень хотела попасть в Центральную женскую школу снайперской подготовки в городе Подольске. Так в итоге и вышло. Правда, повестку мне вручили только в 1943 году. Наконец-то!

Приехала в военкомат. Гляжу, собираются девушки, довольно много. Есть и постарше меня, но не больше 25 лет. Всех нас направили в снайперскую школу.

В сентябре приехали в Подольск в поселок при местном цементном заводе. Школа снайперов располагалась в пятиэтажном здании. Ходили на полигон, занимались строевой подготовкой, ползали по-пластунски. Учились стрелять лежа, с колена и стоя. Били из винтовок Мосина со снайперским прицелом. Большое внимание уделялось методам маскировки. Окончили курсы в марте 1944 года.

Начали нас отправлять по фронтам. Я сначала попала на 1-й Белорусский. Со мной приехали еще 40 девушек. А всего, насколько я знаю, в распоряжение начальника штаба 1 -го Белорусского фронта было направлено 85 выпускниц нашей школы.

Охота на фрица

Бондаренко Мирия Дмитриевна

Хорошо помню, что моя первая настоящая снайперская позиция находилась на высоте восьми метров на огромном старом дубе. Мне дали приказ: уничтожить пулеметный расчет врага. А дальше — стрелять в любого немца, что покажется из окопа. Мы всегда ходили на позицию поодиночке. Всю войну использовала СВТ-40. Это великолепная 10-зарядная винтовка. Стреляла очень точно.

Помню первого убитого врага. Немолодой мужчина, стрелявший по нашим позициям из пулемета. Когда нажимала на спусковой крючок, никаких чувств у меня не было. После выстрела, когда увидела, как он тяжело свалился в окоп (сразу понятно, что наповал), стала рыдать. Долго ревела, размазывала слезы по щекам. Не потому что я врага убила, нет, конечно. Лично его было не жалко — я его на нашу землю не звала. Зато мысль была: где-то его дети сиротами остались, папку ждут, а я его убила. Нам с собой всегда давали по 40 граммов спирта — для смелости. Я выпила одним залпом, горло обожгло, и все, слезы ушли. Больше никогда не плакала после того, как убивала врага. И никогда не пила спиртное.

У нас тогда наступление провалилось — всю атакующую пехоту немцы повыбили. Пришлось занять оборону. Дня четыре ждали, пока пришлют пополнение. В это время мы вели, как это называлось, «охоту». Сначала приходим на передний край, забираемся в траншею, которая вырыта зигзагом. Делаем амбразуру в первом «колене» (часть, которая ближе всего к позициям врага), маскируем окошечко, потом во втором «колене» такую же амбразуру делаем. И в третьем. Меньше трех никогда не делали, а лучше — больше. Потом прячешься и ждешь, когда покажется зазевавшийся немец. Только в него выстрелила, попала — не попала, неважно, тут же перехожу ко второй амбразуре. Дело в том, что за нашими окопами всегда наблюдали немецкие снайперы. Останешься на месте, не сменишь позицию — они тебя сами «снимут». И вот так целый день меняешь амбразуры.

28 убитых врагов

Осенью 1944 года мне присвоили звание сержанта. Я стала командовать отделением девушек-снайперов. К тому времени мы уже воевали в Прибалтике. Оттуда вошли в Восточную Пруссию. В январе 1945 года за бои в составе 259 стрелкового полка 179 Витебской Краснознаменной стрелковой дивизии мне вручили медаль «За отвагу». Уже в марте получила первый орден Славы III степени. Вторым орденом Славы наградили в мае 1945 года.

В Прибалтике тяжело приходилось. Там меня первый раз ранило. Немецкий снайпер бронебойно-зажигательной пулей попал в левую ногу. Второй раз получила легкое касательное ранение трассирующей пулей в правую руку. Снова постарался немецкий снайпер. Они постоянно охотились за нами. У них, кстати, только мужчины снайперами были. Но и мы не оставались в долгу. Я лично убила четырех немецких снайперов.

Третье ранение получила, когда мы стояли в обороне в Восточной Пруссии. Рядом с амбразурой, из которой я как раз вела наблюдение из бинокля, разорвался снаряд. Осколок врезался мне в правую щеку. Зубы вылетели, все лицо перекосило. Потом, когда я взглянула на себя в зеркальце, первая мысль была: «Теперь никто меня замуж не возьмет такую косоротую!» Но в дивизионном санбате все восстановили, даже в госпиталь не пришлось ехать. Рот встал на место.

Дошли до Кёнигсберга, там были очень тяжелые бои, трудно пришлось. Всего за войну я убила 28 немцев. Это подтвержденные в штабе данные.

Грудь в крестах

9 мая 1945 года, когда узнали об окончании войны, была большая радость. Провели митинг. Только мы встали на отдых, как видим — по большаку идут фрицы, сдавшиеся в плен. Целыми дивизиями топали. Кто-то гордо идет, кто-то хромает, голову опустил и неотрывно в землю смотрит.

Вот тогда я окончательно поняла, что война закончилась. И радовалась — не нужно больше никого убивать! Помню, на фронт мама мне написала письмо: «Ты бы, дочка, вышла замуж, некоторые девочки приезжают с фронта с ребенком и живут в тылу, а тебя там убьют». Я в ответ написала: «Мама, не жди меня с ребенком, жди или с грудью в крестах, или головой в кустах». Сильно расстроила маму. Она, провожая меня на фронт, дала мне иконку Божией Матери. Я эту иконку принесла с собой с фронта. Она, наверное, меня и уберегла.

После войны вернулась домой, работала счетоводом в колхозе. А в Саки уже вместе с мужем Сергеем переехала в 1950 году. У него здесь жили братья и сестры. Устроилась на Сакский химический завод — вначале весовщиком, затем аппаратчицей. Отсюда и на заслуженный отдых ушла.

Зарема ПАШАЕВА