После проведения коллективизации Советский Союз стали называть «колхозной страной». Подавляющее большинство сельских жителей действительно трудилось в колхозах и совхозах. Но рядом с ними на протяжении десятилетий оставались единоличные хозяйства. Советский крестьянин-единоличник находился в подвешенном состоянии — кулаком власть его не считала, но и спокойной жизни не давала.

Главный этап «вербовки» деревенского населения в колхозы в 1929-1930 годах сопровождался «ликвидацией кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Однако после публикации сталинской статьи «Головокружение от успехов» последовал временный «откат». Крестьянам даже разрешили выходить из колхозов с возвратом имущества. Не охвачены коллективизацией оказались 9-10 миллионов единоличников. В 1934 году они владели 12,6% земельного фонда.

Подобно колхозникам, единоличники должны были выполнять планы посева и поставлять продукцию государству. Работая на самых худших наделах, они платили вдвое более высокий продналог, чем колхозники. Подобные условия убивали сам смысл частной хозяйственной инициативы. Особенно трудно было обеспечить мясопоставки.

Дожать «неудобных»

Колхозники могли наблюдать, как их соседи-единоличники уменьшают посевы и режут остатки скота. Согласно записке о положении единоличников в Западной области (существовала с 1929-го по 1937 год с центром в Смоленске) в 1934 году, 80-85% единоличников из года в год сокращали хозяйства. Многие крестьяне, проев накопления, буквально «пошли по миру». Несмотря на это, Сталин приказал «наступать на единоличника», повышая нормы поставок и вынуждая селян вступать в колхозы. Особенно «неудобных» крестьян устраняли путем политического террора.

«В 1934 г. Сталин фарисейски заявлял, что он не стоит за то, «чтобы уничтожить индивидуалов, арестовать, наказать, расстрелять и пр». В 1937-1938 гг. и арестовывали, и наказывали, и расстреливали», — отмечает историк Михаил Вылцан.

В колхозах единоличники искали защиты от чекистского произвола. Профессор Виктор Разгон на примере Солтонского района Алтайского края показал, что доля единоличников в числе репрессированных в два раза превышала их долю в составе сельского населения.

Самых упрямых и бесстрашных власть «убеждала» прежним методом — экономическим прессом. 19 апреля 1938 года Совнарком принял постановление, требовавшее покончить с «попустительством» в отношении единоличников. С 25 апреля вводился разорительный налог на лошадей, поголовье которых у крестьян только-только подросло. Властям не понравилось, что единоличники пользуются савраской «в целях наживы и спекуляции», тем самым «отрицательно» воздействуя на «неустойчивых колхозников». На большей части территории РСФСР единоличник обязан был заплатить 400 рублей за первую лошадь и 600 рублей за каждую последующую. Хозяйства, вступившие в колхозы и сдавшие лошадей, от налога освобождались.

Общая налоговая нагрузка на единоличника была колоссальной. Эмигрантская газета «Возрождение» в 1939 году писала: «В одном и том же районе начислено налогов (по всем видам налогообложения) на колхозника Номясова всего 72 руб., а на единоличницу Голоюрову — 1068 руб. В пятнадцать раз больше!»

По состоянию на 1938 год в СССР оставалось 1 346 000 единоличных хозяйств, а в 1939 году — уже только 959 тысяч. Число единоличников несколько выросло в связи с присоединением новых западных регионов перед Великой Отечественной войной. Но в целом их количество неуклонно уменьшалось.

На войне погибло много мужчин-единоличников, и женщины, не потянувшие хозяйство в одиночку, вступали в колхозы. Сыновья и дочери единоличников охотно уходили в города. В 1953 году власти СССР заявили о завершении коллективизации. В 1959 году единоличники вместе с некооперированными кустарями, по данным «Большой советской энциклопедии», составляли лишь 0,3% населения Советского Союза. В 1975 году единоличники стали уже исключительным явлением, официальная статистика определяла их долю в населении в 0,0%. «Последние единоличники», изредка встречавшиеся в сельской местности, становились легендарными фигурами.

На этом фоне «драконовская» налоговая политика на селе потеряла смысл. Обязательная сдача единоличниками сельхозпродукции государству была отменена в 1965 году. А накануне перестройки, в 1984 году, правительство СССР официально уравняло налоговую нагрузку на колхозников и единоличников.

Портрет «последнего из могикан»

Единоличники избегали колхозов, не желая расставаться со своим имуществом. Но чтобы сохранить его, крестьянину приходилось быть весьма хозяйственным и предприимчивым. По данным 1934 года, обязательства перед государством оказались способны выполнять лишь 10-15% единоличников. Многие выживали за счет разнообразных промыслов и ремесел. Например, значительная часть единоличников держала пасеки.

Некоторые решались на ведение индивидуального хозяйства, если имели «подушку безопасности». Писатель Михаил Пришвин в дневнике за 1937 год упоминал единоличника Василия Алексеевича, который «удержался» благодаря тому, что его сын служил в НКВД.

Противостоять нажиму властей единоличникам помогала и религиозность. Судя по докладам НКВД, именно верующие стремились до минимума сократить контакты с государством.

Своеобразно обстояло дело на окраинах страны, где органы власти чисто физически не могли «дотянуться» до единоличников. Например, на Крайнем Севере.

«Видимая простота тундры обманчива, — рассказывает экономист Александр Базаров в книге «Хроника колхозного рабства». — Партийцы поняли это в первый месяц коллективизации, когда полярный единоличник вместе с юртой и оленями растворился в белом безмолвии».

Больше двух десятков лет избегала общения с советским государством рассохинская кочевая группа эвенов, которая ушла от коллективизации в начале 1930-х годов. Власти Магаданской области лишь в середине 1950-х годов решили вовлечь рассохинцев в «русло социалистического развития». После ряда мероприятий в начале 1960-х годов кочевники передали оленей в совхоз «Омолон». Последней из рассохинских единоличниц была Роза Болдухина — она присоединилась к совхозу только в 1967 году.

«Фермеры» с Левого Острова

Еще более уникальным примером долговечности индивидуальных хозяйств стало поселение крестьян-единоличников Левый Остров, пережившее советскую власть. Как пишет историк Сергей Белоусов, на территорию Калмыкии в эпоху коллективизации самовольно переселились крестьяне Апанасенковского района Ставропольского округа, которые опасались раскулачивания и выселения.

В 1930-1931 годах первые 10 семей единоличников заняли необитаемый остров посреди соленого озера Маныч-Гудило длиной 14 верст и шириной в две версты. Здесь проходила граница двух административных субъектов, и власти долгое время «закрывали глаза» на беглецов. В 1941 году на Левом Острове имелось уже 82 двора. Люди выживали за счет огородничества и бахчеводства. Они разводили коров, овец, коз, свиней и верблюдов. Правда, при этом жители острова нелегально пользовались колхозными землями.

Дополнительный доход им приносили торговля и рыболовство, так что единоличники имели возможность платить высокие налоги. Жители Левого Острова соблюдали религиозные традиции, их дети не вступали в пионеры. Планам властей по выселению островитян помешала Великая Отечественная война.

При Хрущеве земли единоличников острова были разделены между колхозами. Но 47 семей продолжали вести хозяйство, причем довольно успешно. Крестьяне с озера Маныч-Гудило не знали радио и электричества, зато они первыми в округе стали покупать личные автомобили. В 1960-х годах нескольких единоличников арестовали с конфискацией имущества как «тунеядцев», многих сослали в Томскую область.

Не помогла даже делегация в Кремль, которую снарядили хуторяне. Тем не менее Левый Остров дотянул до времен перестройки. В 1985 году в поселке оставались девять семей единоличников. После событий 1991 года жители острова продолжили заниматься сельским хозяйством уже на капиталистических началах, став фермерами.

Тимур САГДИЕВ