Перераспределение материальных ценностей, произошедшее после революции, затронуло и объекты жилой недвижимости. Началом политики уплотнения можно считать 20 августа 1918 года — день, когда был принят декрет ВЦИК «Об отмене права частной собственности на недвижимости в городах». Частные дома на одну семью вскоре вернули в собственность хозяев, а многоквартирные стали государственными.

Коммунальные квартиры, которые стали приметой времени, не были последствием уплотнения. До революции у владельцев домов снимали не только квартиры, но и комнаты, чердачные помещения и даже углы. Величина и качество жилья зависели от материальных возможностей и социального положения съемщика. В доходных домах, которых образно именовали «Ноев ковчег», квартиры в бельэтаже снимали наиболее состоятельные жильцы, а комнатки под крышей — самые неимущие. Кроме этого, существовало исторически сложившееся распределение по районам. Так, центр Петербурга был населен в основном аристократами, Пески — мещанами и ремесленниками, представители рабочего класса селились на окраинах. А после революции обитатели окраин и предместий были переселены в центр города.

А люди живут в подвалах!

По ордерам, выданным жилищными советами, в новые комнаты и квартиры вселялись представители рабочего класса и прочие сознательные граждане.

11 сентября 1918 года вышло постановление Моссовета «О порядке реквизиции жилых помещении и движимого имущества», где впервые был сформулирован «принцип изыскания и предоставления рабочим жилых помещений за счет буржуазно-паразитических элементов». Были установлены нормативы уплотнения: сначала комната полагалась на одного взрослого жильца или двух детей, затем минимальной жилой площадью на человека стало две квадратных сажени, то есть около девяти квадратных метров.

Население разделили на четыре категории. «Организованные коммунисты», семьи красноармейцев «получают все и остаются на своих квартирах». Рабочим и представителям мелкой и средней интеллигенции полагались «хорошие комнаты в других домах». Советские служащие и те, кому не посчастливилось попасть в число «крупной интеллигенции» и «буржуа, не имеющих недвижимости», подлежали уплотнению согласно норме. Буржуа, которые ликвидировали свои дела и жили на вырученные средства, имея при этом собственность, выселялись из крупных городов. У них отбиралось все, кроме минимального количества вещей.

Рождение «Вороньей слободки»

После уплотнения и перераспределения в одном и том же доме, в одной и той же квартире стали жить люди различного культурного, социального и финансового уровня. Профессора, чиновники и артисты в «добровольно-принудительном порядке» стали соседями рабочих, уборщиц и недавно приехавших из деревни «классово сознательных элементов». В дальнейшем советская власть уже сознательно поддерживала такую политику «социальной однородности», усредняющую и нивелирующую население.

В 1918-1924 годах в Москве в благоустроенные квартиры из чердаков и подвалов было переселено почти 500 тысяч человек, в Петрограде — около 300 тысяч. Большое количество беднейших горожан разом улучшили жилищные условия, что воспринималось как грандиозное социальное завоевание. Этот процесс особенно ярко описан в одной из детских книг: революционный матрос переносит больную женщину из подвала в роскошную квартиру, потеснив проживающих там «классово чуждых элементов».

Процесс уплотнения был непростым и болезненным для обеих сторон. Многие рабочие отказывались переезжать из общежитий в квартиры, где, по их словам, было холодно и неуютно. Многие пытались переделать новое жизненное пространство под свой привычный уровень. В результате безвозвратно гибло художественное убранство домов — лепнина, живописные плафоны на потолках, старинные зеркала и статуи. Герой романа Валентина Пикуля «Честь имею», вернувшись из военной командировки, застает на месте своей квартиры классическую коммуналку. Его вещи «честно» снесены в боковушку, а книгами из его библиотеки топят печь.

В одном из сатирических рассказов Михаила Зощенко, спасаясь от уплотнения, хозяин квартиры маскирует ее под перенаселенную коммуналку. Хозяйкой одной из комнат оказывается горничная, посреди другой комнаты сосед лепит глиняный короб.

О том, как уживаются в одной квартире профессор и подселенный к нему пожилой рабочий, рассказывается в одном из первых пропагандистских фильмов, снятом по сценарию наркомпроса Луначарского. Профессор, которому повезло меньше, чем герою Булгакова, сначала огорчается, а затем, перевоспитавшись, читает лекции в рабочем клубе. Профессорский сын и дочь рабочего создают новую советскую семью. Похожая ситуация показана в современном сериале «Господа-товарищи». Но в большинстве случаев уживаться таким разным людям приходилось с большим трудом, этот процесс продолжался не одно поколение.

Нередко площадь бывшего бального зала, кабинета или домашнего театра значительно превышала те самые девять квадратных метров. Без тени сомнений эти комнаты делились перегородками на две или больше частей. Результат такой перепланировки изображен в романах Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Золотой теленок», где сатирически изображены жители Вороньей слободки — коммунальной квартиры, в которых постоянно полыхают склоки. В «Двенадцати стульях» студенческое общежитие имени монаха Бертольда Шварца представляет собой ряды пеналов, разделенных фанерными перегородками, и предмет гордости одного из его обитателей — уличная каменная стена. Многие квартиры делили на две коммуналки: в результате в одной из них оказывались места общего пользования, а в другую надо было входить по черной лестнице через кухню.

Кроме обеспечения нуждающихся жильем уплотнение преследовало и другую цель. Жизнь каждого из обитателей коммунальной квартиры проходила на виду у соседей, ни о какой конфиденциальности не могло быть и речи. Становилось невозможно вести осуждаемую тогда двойную жизнь — «одно лицо на заводе, в учреждении с коммунистическими фразами на языке, другое — лицо пошлой обывательщины — дома, в семье, в быту».

Поначалу ситуация была похожа на ту, что обещало коммунистическое завтра. Государственными многоквартирными домами никто не управлял, квартплата была отменена, а вселиться мог, по сути дела, каждый желающий. Вскоре появился новый орган управления домом — домком, или домовой комитет, который выбирался на собрании жильцов. Но вскоре выяснилось, что такая форма управления не эффективна. После недолгого периода других форм коллективного управления — жилтоварищества и ЖАКТа — главным человеком в доме стал домоуправ, или управдом. Это был уже специальный уполномоченный советской власти, по сути дела, государственный чиновник.

Романтика и наследие

Жизнь в коммунальной квартире была строго регламентирована — дежурство, график посещения мест общего пользования, маршрут от плиты до раковины. Пограничные линии, проведенные на полу коммунальной кухни, — вовсе не выдумка современных юмористов. Подозрения в использовании чужих спичек или мыла могли привести к нешуточному скандалу. Известен случай, когда хозяйка одной из комнат тщательно мыла… половину раковины. За вторую половину несли ответственность ее безалаберные соседи. Сохранившейся до наших дней приметой коммунального быта является множество звонков у входной двери… а также несколько лампочек, гирляндой свисающих с потолка ванной комнаты в современном блочном доме.

Недолго просуществовал проект домов, где отдельные комнаты должны были служить исключительно для сна. Приготовление еды, воспитание детей, развлечение и повышение культурного уровня — все это должно было происходить в общественных помещениях, под которые выделялся целый этаж, а то и корпус. По сути дела, коммунальная квартира, увеличенная до размеров дома.

И только в годы хрущевской оттепели начали строиться квартиры для обычных советских людей. Архитектура и метраж были весьма скромными, зато каждая квартира выдавалась на одну семью. Получить квартиру было делом крайне сложным. В знаменитом фильме «Блондинка за углом» именно наличие квартиры в новостройке является показателем деловых качеств главной героини.

Анна ЦЫНБАЛЬСКАЯ