Юго-восточное побережье Балтики было заселено еще в эпоху неолита. В раннем железном веке на территории нынешней Калининградской области, восточной Польши, западной Литвы и западной Белоруссии появились носители культуры западнобалтийских курганов. Своих мертвецов они сжигали, прах помещали в горшки и хоронили под высокими насыпями земли.

Людей, заселявших восточное побережье Балтики, античные географы называли эстиями (эстами), то есть живущими на востоке. Одним из племен восточных балтов были барты, или бартены.

Эстии, но не эстонцы

Восточные балты не были единым этносом. О принадлежности племен, условно названных античными географами эстиями, можно только догадываться.

В раннем Средневековье балтийское побережье почти обезлюдело во время нашествия орды гуннов, а потом снова было заселено — частично вернувшимися в родные места прежними обитателями, частично пришедшими с юга славянскими племенами. Так что состав средневековых «эстиев» был, вероятно, смешанным.

В IX веке, когда торговый город эстиев Трусо на озере Друзно посетили мореходы Вульфстан и Оттар, у них уже сформировались небольшие протогосударства. По правому берегу Вислы лежала Кульмская (Хелминская) земля, севернее, все по тому же берегу Вислы — Помезания, восточнее Помезании — Погезания, Вармия, Натангия, Самбия, Надровия, Скаловия, крайний юг занимали Любавия, Сассовия, Галиндия, а в центре находилась Бартия. Кроме Хелминской земли, Любавии, Сассовии и Галиндии на юге и Бартии в центре все остальные племенные территории имели выход к морю. А море — это янтарь.

Еще со времен Античности содружество племен восточной Балтики активно вело торговлю янтарем. Поначалу, как пишут историки, балты не понимали, в чем ценность окаменевшей смолы, которую щедро выбрасывало им море, они даже не обрабатывали янтарь, так и сбывали с рук с грубой коричневой корочкой. Сами украшения из солнечного камня не делали. Но у римлян дары моря вызывали непременный интерес, поэтому-то эстии попали в античные географические сочинения. Ведь обойти вниманием племена, торгующие янтарем на вес, было никак нельзя. Не прекратилась эта торговля и в Средние века. Только теперь немецкие географы переименовали античных эстиев в пруссов. Народы были те же, имя другое.

Под властью князей и жрецов

Барты не имели выхода к морю, но между тем были успешным народом. Они занимали территориально выгодное положение: как в защитном коконе были спрятаны внутри земель сородичей. Набеги врагов разоряли соседей, а Бартия богатела. Сами пруссы уживались между собой относительно мирно. Различий на бытовом уровне у них было немного, говорили они на сходных диалектах, но самое главное — у них имелась единая вера.

Эту единую веру принесли из саксонских земель в начале VI века братья Видевут и Брутен (или Братен), первые князья пруссов. Вполне вероятно, что даже самоназвание племени бартов связано с именем Брутена.

Согласно легенде, изгнанные с родины братья прибыли в устье Вислы вместе с войском на многочисленных кораблях. По той же легенде, родом они были из кимвров. Земля, как обычно бывает в таких сказаниях, была совершенно дикой, местные жители с радостью подчинились завоевателям и быстро создали довольно развитое общество. Местные языческие божки были упразднены, их сменил культ трех «пришлых» богов — Перкунаса, Патолса и Потримпса. Перкунас нам отлично известен — этот тот самый Перун, культ которого безуспешно пытались насадить князья в стольном граде Киеве.

Перкунас и другие боги пришлись ко двору. По всем землям балтов, в том числе и в Бартии, стали устраивать святилища для языческой троицы. Назывались они Ромувами, что переводится как «тихое, уединенное место».

Первая прусская Ромува находилась где-то в Надровии, на территории современной Калининградской области. Описание этой Ромувы оставил немецкий хронист XIV века Петр из Дусбурга. Главное святилище пруссов находилось в священном лесу под священным дубом, в огромном дупле которого были выставлены идолы богов, а перед ними находился жертвенник. На этой лесной поляне и собирались взрослые пруссы, чтобы совершать языческие таинства.

Перед идолом Перкунаса стоял жертвенник с вечным огнем, который поддерживался поколениями верующих, на нем сжигались жертвы, кормить огонь можно было только дубовыми поленьями. Перед идолом Патолса лежали три черепа — человеческий, конский, коровий. Перед идолом Потримпса стояла корзина с живой змеей, змею кормили молоком.

В старости Видевут, как и положено дряхлеющему жрецу, принял добровольную смерть в жертвенном костре, его судьбу разделил и его брат-близнец Брутен. Верховную и жреческую власть над племенами пруссов получили дети братьев. Литтпо стал правителем восточно-балтских племен, из которых позже вышли литовцы, Замо получил власть над Земландом, где ныне стоит Кенигсберг, то есть Калининград. Надро, сын Видевута, обрел свои наследные земли еще при жизни отца. Власть прусских жрецов, которых называли криве, или кривис (не то из-за посоха, который считался жреческим символом, не то от «криве» — «кривой, согбенный», то есть старик), была безгранична. Жрецы решали, какие дела следует делать, а какие нет. Криве так почитались, что потомки сохранили имена своих жрецов с VI по середину XIII века.

Новые веяния

Христианских соседей обычаи бартов бесили. Еще Вульфстан, похвалив богатство селений и городов «эстиев», сокрушался, что с мертвецами они обращаются не по-человечески. После смерти не предают земле, а кладут тело в домовину и выдерживают там иногда неделю, иногда месяц, а иногда и пол года, чем знатнее покойник — тем дольше. Все это время в доме умершего пируют и устраивают игрища. Когда тело наконец-то помещают на погребальный костер, все имущество покойного делят на равные шесть частей и располагают на равных расстояниях все дальше и дальше от дома. И начинаются состязания. Сначала разыгрывается самая дальняя кучка, ее получает тот, чья лошадь придёт первой. Потом так поступают поочередно со всеми остальными долями. Только после этого раздела наконец-то разжигают погребальный костер. И сжигают мертвеца вместе с одеждой и оружием.

Барты твердо держались за языческую веру. В священных рощах, где располагались Ромувы, смердело от развешанных на ветках жертвенных даров. Они поклонялись духам воды, леса, поля, устраивали постыдные игрища в начале полевых работ, гостей принимали с радушием, но чуть узнавали, что это монахи или священники, гнали прочь. Если такой чужеземец случайно забредал на капище, то пощады ему не было. Так погиб епископ Адальберт, который пережил киевский поруб, издевательства польских язычников, но увидел толпу добродушных самбийцев, собравшихся в священной роще, и обратился к ним со словом Божьим. Местный криве тут же отсек Адальберту голову, а добрые самбийцы вздернули его тело на копьях, чтобы отныне епископ был ближе к своему богу.

Сначала приобщить жителей Бартии, как и прочих пруссов, к христианству пытались мирными методами, но те от старой веры не отказались. Набеги христианских соседей тоже были неуспешны. Даже крестовый поход против язычников, в котором приняли участие все тогдашние польские и немецкие рыцари, не превратил язычников-пруссов в пруссов-христиан. Только когда на Хелминской земле появился военно-монашеский тевтонский орден, дело сдвинулось с мертвой точки. Рыцари вели себя с язычниками как с сарацинами — уничтожали. А еще они строили крепость за крепостью, чтобы держать все прусские племена под контролем. В Бартии, например, встали рыцарские замки Бартошице и Решель. В 1240 году можно было отрапортовать: Бартия завоевана. Но уже в 1242 году грянуло такое восстание бартов, что сломить сопротивление рыцари смогли лишь спустя 10 лет. Но и после этого Бартию регулярно сотрясали мятежи.

Сопротивление новой вере накладывалось в Бартии на сопротивление немецким рыцарям. Барты ненавидели одинаково и христиан, и немцев. Многие предпочли вообще покинуть родину, чем погибнуть от рыцарского меча или отречься от веры и обычаев отцов. Бежали они на восток, на территорию Литвы и Белоруссии. Там их называли бортянцами, недалеко от Гродно существовало даже Бортянское староство. В самой Бартии процесс ассимиляции шел долго и болезненно. Полностью он завершился лишь в XVII веке.

Николай КОТОМКИН