Те, кому доводилось бывать на Большеохтинском кладбище Санкт-Петербурга, возможно, видели необычный памятник — на стоящей на невысоком постаменте стеле из серого гранита сверкает крыло бабочки, выполненное из светлого металла. На постаменте выбита надпись: «Профессор Борис Николаевич Шванвич. 1889-1957».

Тот, кому установлен этот памятник, родился в Полтаве в семье потомственного дворянина, обрусевшего немца. Отец его преподавал музыку в местном музыкальном училище. После окончания гимназии Борис поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, которое окончил в 1913 году и с головой погрузился в научную работу.

«Главный» по мимикрии

Но почему все же бабочка на могильном обелиске? Ведь насекомое, пусть даже красивое, никогда не входило в число кладбищенских атрибутов. Ответ прост: доктор наук, профессор Шванвич был ученым с мировым именем, заведующим кафедрой энтомологии Ленинградского государственного университета, а его узкой специализацией был отряд чешуекрылых, к которому относятся все виды бабочек, мотыльков и им подобных. Особенно интересовали Бориса Николаевича вопросы мимикрии этих существ. Мимикрия любых животных — по сути, их маскировка в среде обитания с целью оставаться наименее заметными для потенциальных противников. Но пришло время, когда с той же целью маскировка оказалась необходима людям и творениям их рук — строениям, кораблям, военной технике и т.п. Профессору-энтомологу было известно, что за тысячелетия эволюции некоторые виды чешуекрылых достигли такого совершенства в вопросах собственной мимикрии, что впору было задуматься об использовании их опыта для нужд людей. Эта мысль становилась все более актуальной еще и оттого, что обстановка, складывавшаяся в мире в период между двумя мировыми войнами, красноречиво указывала на неизбежность будущих новых баталий. И профессор Шванвич внес свою лепту в подготовку к ним, прорабатывая различные варианты человеческой мимикрии с учетом хорошо известных ему законов животного мира. Труды ученого хоть и не сразу, но нашли применение.

Неожиданный призыв

Конечно, в Красной армии, начиная с 20-х годов прошлого века, тоже занимались вопросами маскировки, но, как говорится, «по остаточному принципу». Все казалось просто: для зимы все белое (и техника, и маскхалаты бойцов), летом — все в зеленом либо хаки. Но первые же месяцы начавшейся войны показали ошибочность подобного упрощенного подхода — потери, особенно от налетов вражеской авиации, были велики. Причем велики настолько, что вопросами маскировки заинтересовались даже в Ставке Верховного главнокомандующего. О том, как вспомнили о Шванвиче и его трудах по мимикрии, в Петербургском университете до сих пор жива история — вероятно, с элементами легенды. Вне всякой легенды лежат безусловные факты: с началом войны руководством страны и Ленинграда была поставлена задача оперативно разработать принципы и технологию маскировки основных значимых объектов города, как промышленного, так и культурного назначения. Работы были возложены на Государственный оптический институт (ГОИ), руководителем был назначен известный уже физик Сергей Вавилов. К выполнению правительственного задания были привлечены и ученые из других институтов, в том числе и профессор Шванвич. Здесь он занимался схемами маскировки как стационарных объектов (исторических зданий, заводских корпусов), так и стоявших на Неве кораблей Балтийского флота и Ладожской флотилии. Судя по тому, что налеты вражеской авиации на город оказались малоэффективными и все исторические объекты удалось сберечь, разработанная учеными маскировка свои функции успешно выполнила. Только в марте 1942 года Ленинградский университет был эвакуирован в Саратов. Семье Шванвича довелось провести в окруженном врагом городе самый тяжелый период блокады — зиму 1941-1942 годов. В те страшные для ленинградцев месяцы Борис Николаевич потерял двух своих старших детей, погибших от голода. В живых остался лишь младший сын — 14-летний Алексей.

Звонок от Верховного

О том, как был спасен профессор Шванвич и о его вкладе в решение задач маскировки советской боевой техники, повествует та самая университетская легенда.

Еще не закончилась суровая зима 1942 года. Война в самом разгаре, на всех фронтах Красная армия с трудом сдерживает натиск врага. В Ставке Верховного главнокомандующего идет оперативное совещание. Среди прочего обсуждаются не очень понятные присутствующим военачальникам вопросы маскировки. Конечно, кое-что они об этом знают. Например, о том, что у немцев все как-то не так: их аэродромы не слишком заметны с воздуха, а танки зачем-то пятнистые и полосатые, как и форма обмундирования в некоторых специальных подразделениях.

Сталин требует, чтобы маскировкой занялись срочно и вплотную, и не абы как, а с серьезным научным обоснованием. Тезис о том, что зеленое на зеленом — якобы незаметно, очевидно устарел и проблемы не решает. Верховный раздражен, он требует немедленных действий, ему нужен принцип и полная ясность — как это работает и почему. И, наконец, кто сможет всерьез этим заняться?

И тут кто-то из участников совещания робко докладывает, что, мол, в Ленинградском университете на кафедре энтомологии был такой профессор Шванвич. Еще до войны кафедру будто бы упразднили. А занимался Шванвич покровительственной (то есть защитной) окраской крыльев бабочек. Может, он теперь и пригодится?

Сталин распорядился срочно доставить этого профессора в Москву и прямо к нему. Не прошло и часа, как спецрейс вылетел в блокадный город. Шванвича нашли дома, в постели. Он уже почти не вставал. Куриным бульоном его отпаивали прямо в самолете.

Ночью Шванвич был у Сталина. Главнокомандующий с сомнением посмотрел на доходягу-профессора, однако задачу ему поставил. Беседа закончилась вопросом: «Ну что, профессор, сможешь помочь фронту?» — «Смогу, — ответил Шванвич и объявил: — Нужно три дня и два художника».

Через три дня он уже докладывал в Ставке свои идеи, избегая при этом таких мудреных для генеральских ушей слов, как «мимикрия» или «принцип стереоморфизма». Все просто, элегантно и доступно.

Если коротко, то основа концепции заключалась в следующем: выступающее и высветленное — красить в темное, затененное и вогнутое — выполнять в светлых тонах. Остальное — детали. Художники, под руководством Шванвича, уже все проиллюстрировали, с учетом сезонов и времен года. Для лучшего понимания на столе поставили объемные гипсовые модели, раскрашенные так, что их форма как бы разваливалась и уплощалась. Шванвич как можно доходчивее говорил про «расчленяющий эффект» и прочие закономерности маскировки.

После того как рекомендации Шванвича были внедрены на практике и подтвердили свою эффективность, Сталин вновь вспомнил о профессоре и поинтересовался, каким образом следует его вознаградить. Шванвич, не раздумывая ни секунды, попросил лишь об одном — восстановить его кафедру. Пожелание его было исполнено, и в марте 1942 года он вместе с сыном был переправлен в Саратов, где до 1944 года находился университет.

До 1955 года, почти до самой кончины, Борис Шванвич заведовал своей любимой кафедрой.

Он был неутомимым тружеником. Даже после того, как в 1956 году из-за тяжелой болезни Борис Николаевич был вынужден уйти на пенсию, он не прекращал интенсивно работать. В последние два года жизни он опубликовал 11 научных работ. Ученый скончался 5 декабря 1957 года в Ленинграде.

Его сын Алексей прожил долгую жизнь, служил офицером-подводником на Северном флоте, умер в 2003 году, не оставив потомства. Так прервался род дворян Шванвичей, долго и достойно служивших России.

Но вернемся к началу нашего рассказа — к могиле профессора Шванвича. На стеле его памятника, как мы уже знаем, находятся бабочка и… танк — замаскированный, оттого и невидимый.

Константин РИШЕС