Каждый, кто учился в школе, наверняка помнит призыв учительницы: «Эй вы там, на Камчатке!» И все поворачивали голову в сторону самых последних парт. Там сидели местные «аутсайдеры», хорошие ученики обычно располагались поближе к доске. А еще парта была местом выражения художественных талантов. И это не считая главной ее функции — обеспечить хорошие условия для школьника.

В СССР 1950-1970-х годов ученики сидели за функциональными и удобными партами. Позднее их вытеснили обычные столы. Сегодня обратный переход на удобные эргономичные столы происходит не быстро и недешево.

Социальный эксперимент

В 1990-е годы, когда в России воцарились рыночные порядки, в школе тоже произошли изменения. В одной из провинциальных школ группа родителей, которые уверенно чувствовали себя в новые времена, решили, что негоже их детям сидеть за старыми партами, и предложили поменять их на современные. Разумеется, за «свой счет». Большинство родителей, чтобы не быть обвиненными в «нищебродстве», согласилось.

Да и учителя были «за», ибо понимали, что дети доучатся, а парты останутся. Но нашлись и такие, кто сказал: «У меня нет денег, мой и за старой может учиться». На собрании один из отцов сказал: «Если все, то все! А иначе — дискриминация, и смысла нет!» Но ретивые мамаши его слова проигнорировали и принялись собирать деньги. В итоге, в классе появилось 12 новеньких парт (скорее, столов на металлическом каркасе), а на задних рядах остались четыре старые советские парты. В общем, в классе образовалось парточное «гетто».

Спустя неделю тот самый отец, а по совместительству — учредитель советско-германского СП, заглянул в класс и все понял. Вскоре он заказал из ФРГ четыре эргономичных парты и мягкие стулья с газлифтом. Через месяц все это прибыло в город, и родитель велел сборщикам установить мебель на месте четырех советских парт. И вот здесь началось нечто необъяснимое! Мамаши из родительского комитета возопили: «Наших детей унижают! Они не должны быть хуже кого-то».

В итоге, неординарного отца вызвал на ковер директор школы и спросил о цели его инициативы. Бизнесмен ответил просто: «Считайте, что это был социальный эксперимент. И вообще, вы же сами хотели, чтобы у одной части детей парты были лучше, чем у других, вот и вышло по-вашему!» Директор лишь покачала головой и договорилась с отцом, что напряженность в классе ни к чему. В итоге, за немецкими партами стали сидеть «лучшие» — по успеваемости ученики. А справедливость была восстановлена!

Небольшой эпизод из жизни отечественной школы показывает, что она является отражением общественных процессов. Хотя еще 200 лет назад всеобщее обучение считали причудой, недостойной обсуждения. А вот 150 лет назад к идее всеобщей грамотности вернулись с самыми серьезными намерениями. Первый бум всеобщего обучения пришелся на 1860-е годы, когда было отменено крепостное право, а студенты и разночинцы пошли в народ — учить его грамоте. Количество сельских и земских школ возросло многократно. При этом сама школа часто была просто большой избой, где вдоль стен стояли лавки, на которых могли сидеть и семилетние пострелыши, и 20-летние девки. Разумеется, в таких условиях вопрос, кто и как сидит, не поднимался. Главное — обучить людей счету и грамоте.

Борьба за зрение

С ростом числа обучавшихся в школе возрастало и число носителей очков. Первым, кто озадачился этой проблемой, стал врач-гигиенист Федор Эрисман. В Россию он попал необычным способом. Уроженец Швейцарии получал образование на медицинском факультете Цюрихского университета, где познакомился с российской подданной Надеждой Сусловой. Девушка обучалась медицине. Между ними возникла симпатия, а затем и любовь. Женившись на Сусловой, Фридрих уехал в России, где занялся частной практикой, принял православие и стал Федором.

Поначалу швейцарец выбрал своим направлением глазные болезни и преуспел в этом. В частности, в 1870 году он обследовал учеников 15 петербургских гимназий и выявил закономерность: чем старше ученики, тем выше у них процент близоруких. Все это навело врача на мысль о том, что зрение ухудшается в результате напряжения глаз во время чтения. В свою очередь это являлось результатом неправильного угла обзора и посадки. Эрисман написал научную работу «О влиянии школы на происхождение близорукости». Не исключено, что швейцарец шел проторенной дорожкой, по которой уже прошли его европейские коллеги. Ибо следующим его шагом стала конструкция школьного стола, или парты, по расчетам другого швейцарского врача, Фарнера, представившего свой учебный стол на пять лет ранее.

Парта Эрисмана представляла собой соединенные между собой скамью и стол. При этом столешница стола располагалась под углом к сидящему таким образом, что он, сидя ровно, видел текст в учебнике под прямым углом. Кстати, многие увидели в этой конструкции сходство с конторкой — столом для приказчиков и чиновников, за которым пишут стоя. Скамья у парты выдавалась за край стола, а ее спинка поддерживала поясницу, не давая сутулиться. Другим ноу-хау был упор в виде перекладины под ногами. Благодаря этим нововведениям гимназист не мог ни отклониться от стола, ни ссутулиться за ним. Сидеть за партой можно было лишь в одном положении, но благодаря удачной эргономике это было комфортно.

Вскоре парту конструкции Эрисмана представили императору Александру II. Тот отметил, что писать за ней удобнее, чем за обычным столом. В итоге, парты Эрисмана из дуба в четырех ростовых вариантах установили во всех гимназиях Петербурга.

Все хорошее уже придумали

Дубовые парты для провинциальных гимназий были роскошью. Проблему решил земский учитель Петр Коротков, сосланный на Урал за революционную деятельность. Он расширил стол и скамью для двух учеников и добавил массу мелочей. Например, крючки по бокам парты, чтобы гимназисты могли вешать на них сумки и портфели. На столешнице он вырезал углубление под чернильницу, а под ней устроил полку для книг. Наконец, что визуально отличало парту Короткова от парты Эрисмана — подъемная крышка. Теперь гимназисту не нужно было сбоку вылезать со скамьи, достаточно было откинуть крышку. Конструкция парты была настолько хороша, что в 1887 году Коротков получила патент и медаль на Урало-Сибирской кустарно-промышленной выставке. К 1917 году большинство школ в Петербурге и Москве были оснащены партами Эрисмана или Короткова.

Эти же парты, несмотря на все изменения в жизни страны, перекочевали и в советскую школу. Сегодня их можно увидеть разве что в фильмах. Например: «Друг мой, Колька!», «Весна на Заречной улице», «Дикая собака Динго», «Аттестат зрелости». Закат эры советских парт начался в 1980-х годах, когда в школы (сначала для старшеклассников) стали поставлять обычные столы из ДСП на металлической раме и отдельные стулья. Поначалу старшеклассники восприняли это с энтузиазмом. Ну как же, теперь и мы посидим как взрослые люди.

Однако в итоге получилось то, против чего боролся еще Эрисман — школьники стали отодвигаться от стола и менять позу, сутулились и читали, напрягая глаза. Но до этого никому не было дела. Свой последний бастион советские парты сдали в младших классах, в 1990-х годах. В сельских школах, ввиду скудного финансирования, они продержались и до XXI века, но и там их вытеснили дешевые столы.

Впрочем, что на советских, что на современных партах школьники любили писать ручкой. Например: «Здесь был Коля!» Таким «творчеством» «убивали» время, когда нужно «тихо посидеть в классе, Марья Ивановна заболела и урока не будет». Как правило, больше всего страдали парты начиная с третьей от доски. На первых двух рисовать было неудобно, все-таки учитель был близко. Интересно, что шли годы и менялся характер надписей. В частности, школьники 1970-х годов писали на них названия групп, вроде Beatles или Pink Floyd, а современные — «Крид» или BTS. Иногда на партах попадались шедевры — мастерские рисунки, выполненные шариковой ручкой. Впрочем, и они безжалостно стирались по приказу «классной» теплой водой с мылом-порошком и ластиком-стеркой.

Зато сегодня в элитных гимназиях и лицеях установлены суперпарты с меняющимся наклоном пластиковой столешницы, во многом копирующей парту Эрисмана. Вот уж и вправду, все новое — хорошо забытое старое.

Лев КАПЛИН