Сегодня «профессионалов» различного рода, имеющих отношение к дивану, великое множество. Есть «диванные» аналитики, критики, управленцы, журналисты. Но первопроходцем в этом жанре были все-таки российские дипломаты. В 1826 году в Персию было отправлено «хрустальное ложе», которому предстояло дать старт дипломатии нового типа…

Проиграв в 1813 году войну с Россией, персы мечтали о возвращении территории нынешнего Азербайджана. В Петербурге об этом намерении знали, поэтому главной задачей считали установление с персами хороших отношений. С этой целью и решили поднести шаху хрустальную кровать. В подарке, видимо, содержался намек, что лучше нежиться на постели, а не искать счастья на поле брани.

Спокойного сна

Сам владыка Персии Фетх Али-шах любил покой и роскошь. С идеями реванша больше носился его сын и наследник престола (шахзаде) Аббас-Мирза, мнивший себя этаким персидским Петром Великим. Именно для успокоения шахзаде Александр I решил уступить часть Табасаранского и Карабахского ханств. Кровать же предназначалась сибариту-папаше, который вообще любил все уникальное — его борода, например, считалась самой длинной в Персии, а число сыновей определялось примерно так в полторы сотни.

Изготовленное в 1824-1825 годах на Императорском стеклянном заводе в Петербурге «хрустальное ложе с фонтанами» с полным основанием могло претендовать на попадание в несуществующую еще тогда Книгу рекордов Гиннесса.

На самом деле кровать, общим весом 517 пудов 8 фунтов (почти 8,3 тонны), состояла не из одного хрусталя. Пришлось прибегнуть и к другим материалам. Стойки нижнего основания состояли из 45 пудов брускового железа. Еще 50 пудов железа ушло на решетку верхнего основания. Внутрь каркаса вставили изготовленные из 10 пудов меди фонтанные трубы, которые должны были подавать воду с благовониями к вазам-фонтанам. Каждая из этих семи ваз на хрустальных колоннах представляла собой настоящее произведение искусства. Чтобы находившиеся внутри металлические элементы были не слишком заметны, их посеребрили.

Взбираться на ложе шах должен был по трем ступенькам из лазоревого стекла, в которые для прочности вмонтировали листы зеленой меди.

Когда возглавляемые золотых дел мастером Иоганном Кейбелем заводские умельцы представили свой продукт, тяжелая кровать казалась хрустально-воздушной.

Миссия поручика Носкова

В ноябре (по старому стилю) 1825 года скончался Александр I, а затем, после краткого междуцарствия и под грохот паливших на Сенатской площади орудий, престол занял его брат Николай I.

До Фетха Али-шаха слухи о событиях в Петербурге дошли в том духе, что войска шахзаде Константина дерутся с войсками шахзаде Николая I — то есть у северных соседей разгорелась гражданская война, по типу тех, которые почти всегда происходили в аналогичных случаях в Персии. И тогда, с отмашки отца Аббас-Мирза, образно говоря, начал точить свою саблю.

21 февраля 1826 года подарок шаху все же отправили, хотя официальная дипломатическая миссия выехала из Петербурга только через два месяца. Возглавил это посольство оправданный по делу декабристов правнук фаворита Петра I Александр Сергеевич Меншиков.

А вот находившееся уже в пути хрустальное ложе сопровождали поручик Генерального штаба Иван Федорович Носков со своим денщиком и двумя масгерами сборщиками со стекольного завода.

В сопроводительных документах Носков был прописан как «титулярный советник Министерства иностранных дел». Но будучи профессиональным топографом, в реальности он выполнял еще и разведывательную миссию. Заключалась эта миссия в том, чтобы составить карты и описать территории, через которые ему предстояло следовать и которые в случае русско-персидской войны могли стать ареной боевых действий.

На выделенные для командировки деньги Носков нанимал носильщиков, осуществлявших транспортировку самого груза, упакованного в 48 опломбированных ящиков.

За месяц с небольшим четверо путешественников на санях и телегах добрались до Астрахани. Далее на военном корабле переправились в расположенный на юго-западном берегу Каспийского моря персидский город Гилян. Здесь, дожидаясь необходимого транспорта, Носков и его спутники застряли на шесть недель (с 10 мая по 21 июня).

Путь до Тегерана проходил при 30 с лишним градусах жары, сначала по обессушенной солнцем местности, потом среди болот, далее через горы. Постоянно приходилось выяснять отношения с носильщиками, вечно недовольными тяжестью груза, малой платой, жаркой погодой, необходимостью служить «гяурам». Местные жители вели себя агрессивно, так что порой приходилось пускать в ход оружие.

Носков и его спутники не знали, что западнее персидская армия уже выдвигалась к границе и 19 июля вторглась в пределы российского Закавказья. Узнали они об этом, когда возле города Казбина были схвачены по приказу властей и на три недели заточены в крепостную башню. Подарок шаха не тронули, но личное имущество русских подверглось разграблению. Теоретически Носкова вообще могли казнить как шпиона, но, к счастью, он успел уничтожить находившиеся при нем топографические инструменты, а уже сделанные записи спрятал в седле.

Шаху, впрочем, о ценном подарке донесли, и он приказал доставить русских в Тегеран, обходясь с ними прилично. Настроение у Фетха Али-шаха было отличное. Персидские войска одерживали незначительные победы, которые пылкое восточное воображение раздувало до неимоверных масштабов.

За две недели пути до столицы от перенесенных лишений скончались и денщик, и оба сопровождавших Носкова мастеровых.

В Тегеран Иван Федорович прибыл 2 сентября, когда сам шах отдыхал в одной из своих загородных резиденций. Добравшееся до персидской столицы раньше Носкова посольство Меншикова к тому времени едва унесло ноги. Но 13 сентября войска генерала Ивана Паскевича разбили примерно впятеро превосходящую по численности армию Аббаса-Мирзы под Елизавет-полем (Гянджей). Стало ясно, что договариваться с русскими придется уже не с позиции силы.

В общем, беседа губернатора Тегерана с русским посланцем протекала в теплой, хотя и немного фальшивой обстановке. А когда с помощью выделенных Носкову мастеровых кровать была собрана, искренности в теплом отношении к русскому даже прибавилось.

24 ноября шах вернулся в столицу и пришел в полный восторг от подарка. Носков так передает слова повелителя правоверных, сказанные ему при личной аудиенции: «Поистине великолепная сия вещь есть лучшее украшение моего дворца. Она может служить доказательством, до какой степени совершенства доведено в России искусство в отделке хрусталя… Я уверен, что и китайский падишах не имеет у себя подобной редкости».

Заслуженная награда

Носкову Фетх Али-шах пожаловал орден Льва и Солнца 2-й степени, 1000 монет, две кашемировые шали и парадный персидский придворный костюм. Поручик, однако, заявил, что принять эти дары без разрешения своего государя не может.

Шаха это впечатлило настолько, что он распорядился отпустить все пленных русских солдат (260 человек). И от такого подарка Носков, конечно, не отказался.

На прощальной аудиенции Фетх Али-шах и русский посланник обменивались любезностями, причем в дополнение к выделенному Носкову провианту и ранее конфискованным, а теперь возвращенным вещам русских подданных, Носков выпросил свободу и для находившихся в плену купцов из Тифлиса.

В общем, прибыв в Тегеран измученным одиноким арестантом, Носков покидал персидскую столицу во главе целого каравана, охраняемого пускай еще не вооруженным полубатальоном русской регулярной армии.

Николай I оценил успех миссии Носкова, наградив его орденом Святого Владимира 4-й степени и премией в 500 червонцев.

С треском проиграв войну, Персия подписала мир в Туркманчае, уступив России Восточную Армению и Нахичевань. Однако занявший должность посла в Тегеране Александр Грибоедов и другие сотрудники посольства (кроме одного человека) в начале 1829 года были перебиты толпой религиозных фанатиков.

Для принесения извинений и искупительных подарков Фетх Али-шах прислал в Петербург миссию во главе со своим внуком Хосревом-Мирзой, причем особо были присланы и подарки персонально для Носкова. Царь разрешил Ивану Федоровичу их принять, а также дозволил носить персидский орден Льва и Солнца.

К сожалению, дата смерти Носкова не установлена. Известно только, что в 1849 году в чине генерал-майора он занимал в Севастополе должность второго коменданта.

Хотя правильнее ему было бы стать дипломатом.

Дмитрий МИТЮРИН