Как и любой гений, Юрий Олеша родился не в то время и не в том месте. Романтично воспринявший революцию, при советском режиме он понял, что ему нет места. У него не было сил уехать или противостоять власти. Он выбрал третий, самый необычный, путь. Стал демонстративно спиваться…

В СССР известных писателей хоронили за счет государства, причем существовали разные масштабы церемоний. Узнав об этом, Юрий Олеша спросил, по какой категории похоронили бы его? Чиновник ответил, что его обязательно похоронили бы по самым дорогим расценкам. Тогда писатель поинтересовался: а нельзя ли его похоронить по самой низкой категории, а разницу выдать наличными сейчас?

Генетическое пьянство

Всесоюзная слава пришла к 25-летнему Юрию Олеше после выхода в свет романтической сказки «Три толстяка», воспевающей идеи революции. Через три года молодой литератор написал роман «Зависть» — прозаическую драму об интеллигенте, который в постреволюционной стране становится «лишним человеком». Во многом этот роман был автобиографичен, чего сам Олеша не скрывал. Как не делал секрета и из того, что он исписался — творческий кризис не позволяет ему создать ничего нового. Но многие утверждают, что причина была вовсе не в кризисе и даже не в творчестве, а в тяжелом наследственном заболевании — алкоголизме. Унаследовал его Юрий Карлович от своего отца, белорусского дворянина, пропившего все свое состояние, включая родовое имение. В своем дневнике Олеша писал, что «стоило отцу выпить, и он превращался в зверя». Сам Юрий любил кутить с шиком: он иронично прозвал себя князем «Националя» — знаменитого ресторана при кремлевском отеле, недоступного для рядовых советских граждан. Благо в те годы ему было что пропивать: его книги были переведены на многие языки мира, по ним ставились пьесы. «Я зарабатываю много и имею возможность много пить и спать, — хвастался Олеша в своем дневнике.

— Я могу каждый день пировать. И я каждый день пирую… Никакого праздника нет ни внутри, ни снаружи — а мы пируем…»

Олеша ревностно относился к своему таланту и писательской известности. Однажды он приехал в издательство за гонораром, но забыл дома паспорт. Деньги нужны были ему позарез — очень хотелось выпить. И Олеша принялся уговаривать кассиршу выдать ему гонорар без паспорта — мол, все его знают. Женщина отчаянно сопротивлялась: «Вот я выдам вам деньги, а завтра придет другой Олеша и потребует выплаты! Что я буду делать?» Олеша обиделся до глубины души. Он выпрямился, как струна, и спокойным, величественным голосом произнес: «Не беспокойтесь, девушка! Другой Олеша придет не раньше чем через 400 лет!..»

На дне

Классики советской литературы: Михаил Булгаков, Юрий Олеша и Валентин Катаев

Когда поток гонораров иссяк, Олеша перешел на менее презентабельные питейные заведения, не гнушаясь рюмочными и пивнушками. Современники вспоминают, что он спокойно мог подойти к малознакомому человеку и попросить у него в долг три рубля — этого хватало на скромную выпивку. Отбирал деньги даже у школьников, которые из-за него оставались без завтраков. Если в годы юности писатель пристрастился к бутылке после того, как его возлюбленная вышла замуж за другого, но затем смог взять себя в руки, то позже он физически не мог прожить ни дня без спиртного. Его девиз «Ни дня без строчки» шутники исправили на «Ни дня без вина». Его запои временно прекратились на годы войны: Олеша эвакуировался в Ашхабад, испытывал денежные затруднения, и пить было не на что. Но как только он вернулся в столицу, то компенсировал все с лихвой, уйдя в многолетний запой. Одни объясняют его тягу к бутылке нежеланием писать по законам соцреализма. Другие — творческим поиском (ну кто ж из писателей и поэтов того непростого времени не закладывал за воротник?). Третьи — просто привычкой.

По приезде в Москву выяснилось, что жилья у Юрия Карловича больше нет. Олеша лишился почти всех своих друзей: одни эмигрировали, другие погибли на войне, третьих репрессировали. И только немногие, такие как еще до войны Маяковский, нашли свое место при советском режиме и вошли в учебники. Олеша относился к категории «попутчиков» — он не выступал открыто против власти, но и не поддерживал ее. Произведения Олеши не печатались, никаких гонораров с них, зарплат или субсидий он не получал. Этот молчаливый запрет был снят лишь в 1956 году — незадолго до смерти писателя. Юрия Карловича вроде как и не прогоняли, но и места ему не находилось — он это чувствовал особенно остро.

Оказавшись на улице, словно бездомная собака, Олеша принял протянутую руку помощи и поселился на квартире друга-поэта. Чтобы не докучать приятелю, с утра до вечера Олеша пропадал в Доме литераторов. Но не наверху, как все участники собраний, а внизу, в ресторане. Пить ему было не на что, и он просто сидел за столиком и ждал. Иногда появлялся кто-то из «удачливых» советских писателей, подсаживался к нему, чтобы высказать уважение таланту Олеши или поделиться очередным творческим замыслом. Запивая осетрину советским шампанским, Юрий Олеша понимающе кивал собеседнику.

О чем он тогда думал? О том, как ненавидит советскую власть? Завидовал преуспевающим, но бесталанным коллегам? Печалился о своей сломанной судьбе?.. Этого мы уже никогда не узнаем. Многие коллеги и знакомые стали его презирать. Одни — за то, что унизился и продался власти, другие — за вечно помятый, грязный внешний вид, небритость и спиртной душок. Кто-то из знакомых в своих воспоминаниях написал, что Олеша «демонстративно спивался». Позже биографы выяснят, что никаких «лет молчания», объявленных Олешей, на самом деле не было. Его писательский талант рвался наружу и находил свое выражение в десятке пьес и киносценариев, паре поэм, а главное — проникновенных, острых, полных гениальных метафор дневниковых записях (изданных после смерти писателя под названием «Ни дня без строчки»). Ради гонорара Юрий Олеша пописывал статейки и рассказы в журналы, которые печатались под разными псевдонимами. Но никакой спасительной соломинкой творчество для него не стало.

Роза в петлице

При жизни многие объявили Юрия Олешу «живым классиком», «волшебником». Молодые поэты считали за счастье прочитать ему свои стихи и услышать критику. Очевидцы вспоминают, что в последние годы Юрий Олеша был постоянно окружен «странными субъектами». Фразы, произнесенные Олешей, разошлись на анекдоты и афоризмы. Вспоминают такой случай. Однажды известный советский писатель, опубликовавший множество произведений, небрежно заметил: «Юрий Карлович, как же вы за свою жизнь мало написали! Я все это могу прочесть за одну ночь». Олеша мгновенно парировал: «Зато я за одну ночь могу написать все то, что вы за свою жизнь прочитали!»

От беспробудного пьянства и постоянных скандалов Юрия Карловича страдали близкие. В том числе его супруга Ольга Суок и ее сын от первого брака, которого Олеша усыновил и воспитывал как родного. Но по неизвестным сейчас причинам его пасынок в возрасте 17 лет покончил с собой. Родных детей у писателя не было.

10 мая 1960 года у Юрия Олеши случился инфаркт. «Жизнь вредна, от нее умирают!» — написал он однажды. Близкие люди, которые были рядом с писателем в последнюю минуту, вспоминают: за час до своего ухода Олеша попросил: «Снимите с лампы газету, это неэлегантно!»

Его похоронили на Новодевичьем кладбище Москвы — по высшей категории. Впервые за долгие годы на нем был элегантный костюм, а в петлице пиджака сияла карминно-красная роза — любимый цветок писателя.

Елена ПЕТРОВА