Вопреки распространённому мнению в марте 1985 года Михаил Горбачев не считался, безусловным лидером в борьбе за место генсека. В его пользу сыграло несколько обстоятельств, но, пожалуй решающее значение имела поддержка министра иностранных дел Андрея Громыко.

На Западе многолетнего главу советского МИДа называли «Мистером Нет», что вызывало у него раздражение. «Я их «ноу» слышал гораздо чаще, чем они мое «нет»». И это была сущая правда.

Западному напористому стилю кавалерийских атак он предпочитал тактику методичного вытеснения противника с занимаемых им позиций. «Вот когда получите половину или две трети того, чего у вас не было, — тогда можете считать себя дипломатом».

Министром он стал в феврале 1957 года, когда его предшественник, считавшийся своего рода знаменем реформаторов Дмитрий Шепилов был переведен на должность секретаря ЦК партии. Хрущев тогда спросил, кого из двух замов он рекомендует на свое место. Шепилов сравнил Громыко с бульдогом: «Скажешь ему — он не разожмет челюстей, пока не выполнит все в срок и точно». И рекомендовал другого зама Василия Кузнецова как «человека с хорошим кругозором, умницу, таланта, звезду дипломатии, виртуоза». Но Хрущев предпочел «виртуозу» «бульдога».

Не уступать и получать

Кузнецов так и остался при Громыко замом на 20 лет, пока не был переведен на почетную синекуру заместителем председателя Верховного совета. Очевидно, Андрей Андреевич не собирался избавляться от потенциального соперника, поскольку ценил его как профессионального дипломата. И Кузнецов действительно блестяще сыграл свои партии там, где требовалось действовать в состоянии цейтнота: при урегулировании Карибского кризиса (1962), конфликта на Даманском (1969) и очередной индо-пакистанской войны (1971).

Громыко предпочитал изводить партнеров-соперников частностями, нехотя уступая по мелочам и выигрывая главное. Так что в его актив следует записать успешное выступление СССР на совещании в Хельсинки по миру и безопасности в Европе (1975), договор о нераспространении ядерных и ограничении стратегических наступательных вооружений (1966-1979), а также соглашения с ФРГ, определившие европейские границы между западным и восточным блоками (1970). Отношения с немцами он вообще рассматривал как дело личное. Два его брата погибли на войне, третий умер от последствий ранений, и в беседе с сыном Громыко говорил: «Не будем менять итоги войны. Если мы им уступим, то прокляты будем всеми замученными и убитыми. Когда я веду переговоры с немцами, то, случается, слышу за спиной шепот: «Не уступи им, Андрей, не уступи, это не твое, а наше»»…

Андрей Громыко родился 18 июля 1909 года в деревне Старые Громыки Гомельского уезда Могилевской губернии. Отец будущего главы советского МИДа участвовал в Русско-японской войне, а после демобилизации ездил на заработки аж в Канаду. Так что благодаря отцовским рассказам мир для Андрея изначально не ограничивался родной деревней. А советская власть, при всех ее недостатках, давала таким, как он, шанс, что называется, выйти в люди.

Соответствующий маршрут пролегал для Андрея через ПТУ в Гомеле, Староборисовский техникум и Белорусский институт народного хозяйства. В Минске он познакомился с будущей супругой Лидией Гриневич, родившей ему сына Анатолия и дочь Эмилию.

Помимо отличной учебы, Андрей Громыко был сначала комсомольским активистом, а с 22 лет членом партии. И, когда со второго курса его отправили директорствовать в сельской школе, он не возражал, а приналег на учебу, сумев окончить институт в заочном режиме.

Следующие ступени: аспирантура в Минске и направление в Москву, где, после защиты кандидатской диссертации по сельскому хозяйству США, его направили в профильный НИИ научным сотрудником. Вероятно, отцовские рассказы о Канаде дали хороший толчок к изучению английского языка, свободное владение которым стимулировало его перевод сначала в Институт экономики АН СССР, а затем и в Наркомат иностранных дел, штаты которого оказались изрядно повыбиты репрессиями.

Подбором новых сотрудников занималась комиссия, возглавляемая Молотовым и Маленковым. Сдержанный и эрудированный Громыко им понравился, и в мае 1939 года он уже возглавлял американский отдел НКИД,

Правда, сидел на этой должности недолго, отправившись в США советником полпредства. Формально это выглядело понижением, но все было не так просто. Должность полпреда в Вашингтоне занимал матерый, но не вызывавший у Сталина доверия дипломат Максим Литвинов, за которым следовало приглядывать, в том числе и по причине его чрезмерных проамериканских симпатий. Понятно, что такой советник, как Громыко, Литвинову не понравился. Впрочем, в начале 1943 года Андрей Андреевич сменил его в должности полпреда.

Всегда в тени, зато всегда на сцене

Как участник Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций молодой дипломат оказался допущен к сокровенным внешнеполитическим тайнам, а в качестве первого постоянного представителя СССР в ООН убедительно озвучивал советскую позицию на международной арене. Вождь явно не был им разочарован, иначе не назначил бы в 1949 году заместителем тогдашнего главы МИДа Андрея Януарьевича Вышинского.

В июне 1952 года блистательная карьера дала сбой — Громыко отправили посолом в Лондон. В качестве причин говорится о недовольстве вождя в связи с тем, что Громыко без согласования завизировал экономический договор с китайцами, а также недостаточно эффективно отстаивал на Сан-Францисской конференции советскую позицию по Курилам. Возможно, подчиненного подставил его непосредственный начальник — блиставший на процессах против «врагов народа» в качестве обвинителя Вышинский был мастером интриг.

Но вскоре Сталин умер, и возглавивший МИД Молотов вернул Громыко к себе заместителем. Молотова сменил Шепилов, а потом грянул октябрьский пленум 1957 года, после которого и Молотова, и Шепилова с политического олимпа изгнали.

Андрей Громыко на этом олимпе остался в качестве главного «профи» по внешнеполитическим вопросам и как «профи» смиренно разгребал последствия внешнеполитических экспромтов Хрущева.

С приходом Брежнева работать стало намного легче. Он советы Громыко слушал, а тот, сделав всю черновую работу, в самый ответственный момент уходил в тень, предоставляя новому Ильичу блистать в свете юпитеров.

Благодаря уверенной дипломатии позиции СССР в качестве одной из двух сверхдержав выглядели непоколебимо. Но потом времена наступили тяжелые. Когда началась афганская эпопея, Громыко был среди тех, кто выступал за ввод в эту страну «ограниченного контингента», поскольку полагал, что дипломатические демарши иногда следует подкреплять демонстрацией мускулов.

С приходом к власти в США Рейгана противостояние систем стало еще более жестким. Впрочем, все эти проблемы можно было бы преодолеть, если бы дело не происходило в эпоху кризиса партийной элиты, вызванного ее естественным старением.

Всех переживший

В январе 1982 года умер Михаил Суслов, а уже в ноябре ушел из жизни сам Брежнев. Сменивший почившего в ноябре 1982 года Брежнева Андропов начал продвигать «молодые кадры», среди которых в качестве наиболее вероятных преемников рассматривались ставрополец Михаил Горбачев и ленинградец Григорий Романов. Большой политический вес имели не находившиеся в фаворе у Андропова украинец Владимир Щербицкий и глава московской парторганизации Виктор Гришин. Самый старший из них — Гришин — был моложе Громыко всего на 5 лет, а вот самый молодой — Горбачев — аж на 22 года.

Когда Андропов умер, ситуация была столь неустойчивой, что новым генсеком в качестве компромиссной фигуры избрали престарелого Константина Черненко. Кроме него, в Политбюро оставались лишь трое «стариков» из брежневской плеяды — Громыко, председатель Совета министров Николай Тихонов и министр обороны Дмитрий Устинов.

Но Устинов умер на три месяца раньше Черненко — в декабре 1984 года. И, когда весной 1985-го встал вопрос о новом генсеке, Громыко оказался в Политбюро главным старожилом. Тихонов, правда, по возрасту был еще старше, но, во-первых, политических амбиций вообще не имел, а во-вторых, учитывая возраст и неважное состояние дел в экономике, выглядел абсолютно непроходной фигурой.

Что касается Громыко, то отношение к нему у советских людей было нейтральным и скорее благожелательным — он выглядел простым человеком из народа, успешно отстаивавшим интересы страны перед капиталистическими акулами. Правда, внутриэкономические вопросы никогда не входили в сферу его компетенции, и, опять же учитывая возраст, избрание его новым генсеком вряд ли бы вызвало понимание у жаждущего перемен народа. Но в Политбюро его голос был решающим.

Сам Андрей Андреевич если и подумывал о партийной короне, то тут же гнал подобные мысли. Как можно судить по его высказываниям, понимал, что времени ему уже отпущено немного, вывести страну из внутреннего кризиса он не способен, а ситуацию может загубить безвозвратно. Оставалось сделать выбор в пользу одного из более молодых претендентов. И его выбор пал на Горбачева.

В предшествующих окончательному решению переговорах принимали участие тогдашний директор Института востоковедения Евгений Примаков, действующий шеф КГБ Виктор Чебриков и будущий шеф КГБ Владимир Крючков, директор Института мировой экономики и будущий главный идеолог перестройки Александр Яковлев.

Именно через Яковлева Громыко и предложил Горбачеву поддержать его кандидатуру в обмен на пост председателя Президиума Верховного совета. По факту это была самая престижная синекура, а по формальному признаку — высший в СССР пост. Горбачев, разумеется, тут же согласился.

Бессильный «президент»

11 марта 1985 года на Политбюро Громыко взял слово и, дав суховато-стандартную, но вполне положительную характеристику Горбачеву, предложил выбрать его генсеком. Спорить никто не стал, поскольку другие претенденты решили, что Громыко озвучивает единодушную позицию их конкурентов. К тому же главный соперник Горбачева Романов еще не вернулся в Москву из Паланги.

Возможно, ситуацию удалось бы переиграть, но «единодушное» мнение Политбюро было в тот же день озвучено на срочно собранном пленуме ЦК, делегаты которого тоже не рискнули спорить со старшими по званию и проголосовали столь же единогласно.

Громыко получил свою «президентскую» должность после прохождения всех необходимых процедур в июле 1985 года. В качестве «исполняющего обязанности» дела ему сдавал Василий Кузнецов — бывший коллега и немного соперник по МИДу хрущевской эпохи. А самого Андрея Андреевича во главе МИДа сменил Шеварднадзе.

То, что происходило дальше, вызывало у Громыко все нарастающее раздражение, но рычагов влияния у него уже не осталось.

На заседаниях Политбюро он аккуратно критиковал Горбачева за ослабление авторитета партии. Генсека это, конечно, бесило. Ситуация взорвалась, когда Горбачев на повышенных тонах потребовал от Громыко свернуть запланированный визит в Северную Корею, выглядевшую последним оплотом «настоящего социализма». Громыко тоже ответил достаточно резко, но визит был отменен. Горбачев хотел дружить не с Северной Кореей, а с Южной и своего добился. Но даже не это было для генсека главным.

1 октября 1988 года Андрей Андреевич, разумеется, «по собственному желанию» вышел на пенсию. Критику перестройки и сожаление о выдвижении Горбачева он высказывал только в частных беседах. А вот в своих опубликованных мемуарах «Пережитое» выпадов против действующей власти себе не позволял. И не потому, что чего-то боялся. С одной стороны, не хотелось критиковать тех, кто стоял «у руля», что в его восприятии означало еще и критику своей Родины. А главное, вряд ли хотелось признаваться, что главное решение в жизни было ошибкой.

И только один раз Громыко позволил себе лишнее, высказавшись в интервью против назревавшего объединения Германии. И дело было не в его нелюбви к немцам: просто как человек, представляющий себе расклады на международной арене, он понимал, что сдача этого рубежа означает не только уход из Восточной Европы, но и в самой обозримой перспективе крах Советского Союза.

Умер Громыко 2 июля 1989 года. Через четыре месяца немцы на куски разнесли Берлинскую стену.

Дмитрий МИТЮРИН