Алкоголь традиционно играл важную роль в жизни советских руководителей. Нельзя сказать, что во время застолий решались какие-то важные вопросы. Скорее товарищи по партии демонстрировали готовность «не отрываться от коллектива» и пытались отслеживать действия конкурентов. Подобная практика давала парадоксальный эффект: пить обычно приходилось много, но настоящих алкоголиков в Кремле было мало.

Среди ленинской гвардии репутацию законченного алкоголика имел, пожалуй, только Алексей Егорович Бадаев (1883-1951). В 1912 году он был избран в Госдуму и после разоблачения Романа Малиновского как полицейского провокатора фактически стал официальным рупором партии. Крестьянин по происхождению и пролетарий от станка, Бадаев был вполне профессиональным политиком и хорошо смотрелся на трибуне. Но запои перечеркивали все его достижения.

Из Думы в «Главпиво»

Был в бадаевском алкоголизме один плюс. Сталин относился к нему без опаски и даже слегка покровительственно. Вождя очень повеселило, что, заняв в 1935 году пост заместителя наркома пищевой промышленности, Алексей Егорович с особым усердием занимался предприятиями, производившими спиртные напитки, и даже распорядился присвоить его имя пивзаводу.

В какой-то степени и благодаря Бадаеву жить в СССР «стало веселее», так что в 1938 году старого большевика даже избрали председателем президиума Верховного совета РСФСР.

Алкогольный скандал грянул в 1943 году, когда формальный глава самой большой советской республики отправился с официальным визитом в Монголию и Туву.

Речь шла о братских, но все же формально независимых государствах, где Алексей Егорович вел себя хуже средневекового феодала. Как было написано в официальном решении о снятии с должности: «Бадаев, будучи пьяным, терял чувство всякого личного достоинства и в своем антиморальном поведении опускался до того, что неоднократно приставал к женщинам и требовал, чтобы «доставили ему баб» для разврата».

Такое поведение выглядело особенно вопиюще, учитывая, что дело происходило в разгар Великой Отечественной. С другой стороны, Алексей Егорович вождя не предавал — только напивался и баб требовал. В общем, Сталин обошелся с ним мягко и даже с юморком, назначив руководителем треста «Главпиво». Но из высшей номенклатурной обоймы Бадаев вылетел окончательно и, скончавшись, даже не удостоился чести быть похороненным на Красной площади. Погребли его на Новодевичьем кладбище.

Пьянка нон-стоп

Об отношениях самого Сталина с алкоголем известно прежде всего по воспоминаниям Хрущева, исходя из которых современные исследователи определяют генералиссимуса как «малопьющего алкоголика» — единственного в своем роде.

Хрущев выделяет в сталинском алкоголизме три периода.

Первый — время Гражданской войны, когда Сталин вместе с Ворошиловым и другими членами своей команды пил что придется с очевидным предпочтением спирту.

Второй период — 1920-е годы — когда вождь выпивал один-два бокала вина за обедом, плюс время от времени организовывались бурные застолья, одно из которых закончилось самоубийством жены Сталина.

Третий период — с середины 1930-х годов и до конца жизни — с продолжительными, заканчивавшимися под утро застольями.

Именно этот период Никита Сергеевич особенно часто описывал в своих воспоминаниях: «Меня могут спросить: «Что же, Сталин был пьяница?» Можно ответить, что и был, и не был. То есть был в том смысле, что в последние годы не обходилось без того, чтобы ПИТЬ, пить, пить. С другой стороны, никогда он не накачивал себя так, как своих гостей, наливал себе вино в небольшой бокал и даже разбавлял его водой. Но боже упаси, чтобы кто-либо другой сделал подобное: сейчас же следовал «штраф» за уклонение, за «обман общества» Это была шутка. Но пить-то надо было всерьез за эту шутку. А потом человека, который пил «в шутку», заставляли выпить всерьез, и он расплачивался своим здоровьем. Я объясняю все это только душевным состоянием Сталина. Как в русских песнях пели: «Утопить горе в вине» Здесь, видимо, было то же самое».

Когда Сталин вступил в пресловутый «третий период» своего алкоголизма, в плане распития спиртного номенклатурой началось закручивание гаек.

Пришедший на работу в этот период будущий управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков вспоминал: «В 1930-е годы пьянства в Кремле не 6ыло. Чтобы кто-то к кому-то зашел в кабинет и предложил выпить — ни-ни. А вот в выходные дни на дачах совместные распития, правда, случались. Жили тогда скромно, одну дачу занимало пять-шестъ семей. И если у кого-то случался день рождения, собирались и отмечали его как положено. Тогда все было проще. Начальство не чинилось своими регалиями, и руководитель к подчиненному мог зайти на ужин или позвать к себе, если жили рядом. Ну и ели, как положено, с водочкой».

Ответственные работники знали, что Сталин может позвонить в любое время дня и особенно ночи, предпочитали бдить в своих кабинетах.

Между тем ночные застолья у Сталина становились все разгульнее. Видный югославский партиец и будущий диссидент Милован Джилас вспоминал одну такую международную встречу: «Ужин начался с того, что кто-то, думаю, что сам Сталин, предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом, в виде штрафа, выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся. Я, к счастью, посмотрел на термометр в отеле и прибавил несколько градусов, зная, что ночью температура падает, так ошибся всего на один градус. Берия, помню, ошибся на три и добавил, что это он нарочно, чтобы получить побольше водки.

Подобное начало ужина породило во мне еретическую мысль: ведь эти люди, вот так замкнутые в своем узком кругу, могли бы придумать и еще более бессмысленные поводы, чтобы пить водку, — длину столовой в шагах или число пядей в столе. А кто знает, может быть, они и этим занимаются!»

Конечно, занимались они не только этим, но приглашения на пьянки к вождю, ранее воспринимавшееся как знак милости, стали все больше напрягать его верных соратников. Хрущев вспоминает эпизод, как Берия, Маленков и Микоян, сговорившись с девушками из обслуги, пили подкрашенную соками воду. Разоблачил их очередной фаворит Сталина глава московской парторганизации Александр Щербаков. Иосиф Виссарионович был сильно разгневан.

Сам Щербаков пил всегда добросовестно, не «филонил». Считается, что к алкоголю он пристрастился в 1936-1937 годах, когда работал в Ленинграде вторым секретарем обкома при Андрее Жданове. Напомним, что на 1937 год пришелся пик репрессий, так что сама обстановка располагала к тому, чтобы снимать стресс коньяком или водкой. Блокада тоже стала для Жданова стрессом, и в кулуарах Смольного поговаривали, что в течение дня минимум с бутылкой коньяка он расправлялся. Но принимать эти слухи безусловно на веру не стоит, поскольку трудился он с раннего утра до поздней ночи, много курил и редко выбирался из кабинета. При таком образе жизни смерть в 52 года особого удивления не вызывает.

А вот его «воспитанник» Щербаков скончался в возрасте 43 лет, в ночь с 9 на 10 мая 1945 года, по официальным данным, от обширного инфаркта. Хотя сама дата кончины наводит на мысль, что покойный слишком бурно отметил победу над Германией.

В 1953 году кончину двух крупных партийцев попытались списать на врачей-отравителей, но потом решили считать «сгоревшими на работе».

В поисках меры

Хрущев, натренировавшись на сталинских пьянках, был убежден, что умеет пить не напиваясь. Михаил Булганин рассказывал, что вместе с Никитой Сергеевичем они выпили бутылку коньяка, после чего пошли в президиум митинга: «И хоть бы что! Обычай привился по всей стране. Приезжаешь в область, и за обедом или за ужином обязательно стол ломится от напитков».

Показательный случай имел место с министром угольной промышленности Александром Засядько, назначенным на этот пост еще Сталиным. Зная о пристрастии Засядько к выпивке, вождь при собеседовании трижды угощал его полными фужерами водки. Бравый шахтер разговаривал разумно и связно, но, когда ему налили четвертый фужер, от угощения отказался со словами: «Засядько норму знает!»

Однако в июне 1955 года норму Засядько позабыл. Согласно протоколу он был задержан милицией, поскольку «спал один на траве, стоять и разговаривать не мог. При нем были документы: партийный билет, пропуск в Кремль и удостоверение члена ЦК КПСС». Видного государственного деятеля отвезли домой и сдали сестре с рук на руки.

При Хрущеве и Брежневе застолья — во время официальных визитов, на охоте, по случаю праздников — стали неотъемлемой частью жизни номенклатуры всех уровней.

Многие обзаводились у себя в комнатах отдыха мини-барами. И многие, что называется, злоупотребляли. Но не все. Так, главный идеолог партии Михаил Суслов больше рюмки по праздникам себе не позволял в принципе. Председатель Совета министров Алексей Косыгин на отдыхе пропускал рюмку-другую, хотя под настроение пил на равных с самим президентом Финляндии Урхо Кекконеном (у Хрущева перепить Кекконена не получилось).

Культура пития эпохи застоя

Самая скверная репутация в плане алкоголизма была у отвечавшего за сельское хозяйство и рассматривавшегося одно время в качестве преемника Брежнева Федора Кулакова. Естественно, это раздражало шефа КГБ Юрия Андропова, который, по одной из версий, и организовал убийство более молодого (всего 60 лет) соперника. Моложе Кулакова в Политбюро был только ставленник Андропова Григорий Романов.

По другой версии, правильней говорить об опосредованном убийстве. С подачи Андропова Кулаков подвергся на одном из заседаний Политбюро резкой критике, уехал на дачу и с горя упился до «внезапной остановки сердца».

В целом при Брежневе советская верхушка пила не меньше, чем в последние годы сталинского правления, но культура «пития» была несколько иная — на даче, на охоте, после официальных переговоров с зарубежными гостями, на официальных приемах.

Из воспоминаний Михаила Смиртюкова: «Обычно, если был большой прием, то столы ставили в нескольких залах. Для каждого приглашенного было обозначено место. В Георгиевском зале сидели главным образом правительство и ЦК, в других — гости рангом пониже. Хождение из зала в зал не поощрялось. Но в конце, когда уже все хорошо выпивали, начинались просачивания в другие залы и брожения».

Лично генсек во время таких приемов мог пообщаться с «простым народом» — например, с французской киноактрисой Мариной Влади, которой он советовал пить водку или коньяк тремя дозами «по нарастающей» — 50, 100 и 150 граммов. Марине Влади это показалось слишком много, что Брежнева искренне удивило.

Из вхожих в Кремль представителей «творческой богемы» больше других с зеленым змием дружил писатель Михаил Шолохов.

Соответствующий вопрос даже выносился на Политбюро, где было зачитано следующее заключение медицинского эксперта: «Товарищ Шолохов крайне отрицательно относится к лечению. Он говорит, что по своей натуре он «парень неунывающий, и мне выпивка не вредит, это своего рода пищевой рацион», т. е. больной не оценивает всей серьезности положения и того большого ущерба, который он приносит алкоголем своему здоровью; у больного нет должной критической оценки своего состояния.

Все лечебные мероприятия ему надо проводить с умелым подходом, используя главным образом психотерапию, ибо с ее помощью можно добиться очень важных и существенных успехов…» Как-либо помочь автору «Тихого Дона» так и не получилось.

Представитель другой сферы, популярный киноактер Николай Рыбников, оказавшись вместе со своей женой Аллой Ларионовой на приеме в Кремле, выпил лишнего и стал панибратски вести себя с властями предержащими.

На следующее утро супруга рассказала протрезвевшему Рыбникову о его художествах. Актер был в ужасе, и в этот момент зазвонил телефон. В трубке раздался стальной голос министра культуры Екатерины Фурцевой: «Николай Николаевич? Знаете что, живите пока…»

Новая, теперь уже «антиалкогольная», эпоха в Кремле началась с приходом Горбачева, который распорядился не то чтобы совсем отказаться от спиртного, но ограничиться легкими винами. Получилось плохо. Народ на официальных приемах за столами сидел скучный, общение не клеилось. И только когда генсек распорядился подать водку, публика оживилась и развеселилась — праздник удался.

Олег ПОКРОВСКИЙ